Кречет. Книга I

Но трактирщик уже отвесил глубокий поклон, повернулся и быстро направился к двери.

– Простите меня, сударь, меня ждут на кухне. Если ужин будет плохим, вы будете недовольны, а я тем более!

Он исчез, оставив Жиля наедине с его догадками, в них не было ничего приятного.

Решительно, репутация жилища Сен-Мелэнов была все такой же отвратительной, и время ничего не изменило. Придвинув стул к камину, в котором горели утесники и сухой папоротник, наполняя комнату запахом свежести, он устроился на нем, вытянул свои длинные, обутые в сапоги ноги до подставки для дров, еще раз достал письмо Жюдит и вгляделся в строчки, написанные неровным почерком. Он не читал. Он получил его неделю назад и знал наизусть.

«Почему вы уехали так далеко?.. Мне кажется, что я бросаю это письмо в море, что оно будет вечно блуждать по волнам и никогда не попадет к вам. Как бы, то ни было, оно придет слишком поздно, меня уже не спасти. Я обещала ждать вас три года и сама себе поклялась в этом… Увы! Я должна буду нарушить свое обещание. Как только мой отец мог вообразить, что стены монастыря и последняя воля умирающего остановят моих братьев, когда речь

идет об их интересах? Они решили забрать меня и сообщили госпоже де ла Бурдоннэ, нашей настоятельнице, что приедут за мной завтра. Завтра!.. Еще несколько часов, и я уеду в это поместье Френ, которого я так боюсь. Я никак не могу отказаться: закон на их стороне. К тому же они грозятся, что попросят помощи в сенешалъстве. Я думаю, что они способны проникнуть и в часовню, укройся я там. Но я не сделаю этого, потому что не хочу быть причиной скандала и несчастья…

Итак, завтра я поеду с ними! Я знаю, что они решили выдать меня замуж за некоего господина де Воферье. Он стар, как и они, развратен, но богат и владеет судами… Морван, который, кажется, ездил в Америку, познакомился с ним на Островах и вернулся на одном из его кораблей.

Да, я поеду с ними, но я не позволю отдать себя этому человеку, которого мне описала одна из моих подруг, его родственница. Это было ужасное описание. Я не рабыня, которую покупают за золото. И я так давно мечтаю стать вашей. Кажется, с того самого дня, когда вы вытащили меня из реки. Теперь, когда мы, расстались без надежды, встретиться вновь, я могу признаться, что полюбила вас с первого взгляда, и если позднее я была невыносимой и мерзкой, то только потому, что моя гордость отказывалась подчиниться этой любви…

О Господи, как я могла быть такой глупой, такой надменной! Я называла тебя «маленький кюре», любовь моя, но в глубине души я была вся твоя. Мне так хотелось уехать с тобой, пойти за тобой куда угодно… даже в лес, в шалаш угольщика, чтобы быть там вместе, принадлежать друг другу. Мне кажется, что, когда ты привел меня в монастырь, то, попроси ты, меня уехать с тобой, я, не колеблясь, согласилась бы. Я убежала бы в Америку, переодевшись мальчиком, и делала бы там все что угодно… Но, если бы это произошло, это помешало бы тебе добиться перемены судьбы… А сейчас все кончено!.. Мне не у кого просить помощи, даже у Бога, который ничего не делает для меня! Прощай. Не знаю, что станет со мною, когда ты будешь читать это письмо (если ты, только когда-нибудь его прочтешь). Может быть, вдали от нашей земли, в ином мире, если у меня останется лишь этот последний выход, но я буду любить тебя, пока бьется мое сердце, пока я дышу…

Жюдит.»

Кончиками пальцев Жиль легонько погладил мятую бумагу, где местами чернила расплылись от слез. Он никогда не забудет, как это письмо обрушилось на него, словно гром среди ясного неба, когда он думал, что весь мир принадлежит ему. И Америка, которой он так долго был очарован, отошла на второй план. Это письмо, написанное торопливым неразборчивым почерком, превратило его из счастливого солдата в мечтательного маленького рыбака, воспоминание о котором хранилось в его душе. Как он только мог, даже на мгновение, не то чтобы забыть Жюдит, но думать о ней как о каком-то туманном далеком сне, порожденном его юношеским воображением и жаждой любви?! Как он только мог сгорать от страсти к другой женщине?

Там, за океаном, он стал другим, настоящим мужчиной. Он познал дружбу, нищету, опасность, войну, вкус свободы и наконец страсть и предательство – все это смешалось в гигантском сказочном ведьмином котле, из которого вышел новый человек. От его любви к Ситапаноки остались лишь смутная тоска и жар во всем теле, когда образ прекрасной индианки возникал перед его глазами. Он ощущал и довольно эгоистичную радость оттого, что ему удалось избежать губительного искушения. Последовав за ней в эти бескрайние леса, он отверг бы великолепный подарок, преподнесенный ему судьбой на поле боя при Йорктауне. Он жил бы где-нибудь на берегу озера, и его существование едва ли отличалось от жизни диких животных. А может быть, его кости белели бы на индейской земле, возле столба пыток…

Вздрогнув, он отогнал от себя неприятную картину, взял трубку, набил ее виргинским табаком, к которому пристрастился и запасы которого привез с собой, взял из камина головешку, чтобы зажечь трубку, и, снова приняв небрежную позу, глубоко затянулся, пытаясь разрешить вставшую перед ним проблему и в некотором роде подвести итог. Что касалось его самого, то судьба с ним чудесно обошлась, с тех пор как четыре месяца назад он покинул берега Чесапика. И все произошло очень быстро.

Все началось с возвращения во Францию вместе с Лозеном. Рошамбо поручил молодому герцогу отвезти в Версаль сообщение о победе, и Лозен с совершенно неожиданным великодушием – если вспомнить об их отношениях в прошлом – предложил бывшему лейтенанту Гоэло ехать вместе с ним.

– Надо ковать железо, пока оно горячо, – сказал он ему. – Ваш отец признал вас официально, насколько было возможно, но надо теперь, чтобы король это утвердил. И вместе с ним – или, лучше сказать, до него – господин Шерен.

Вы не знаете господина Шерена?

– Нет, господин герцог! Версаль для меня неведомый мир, другая планета… Я ничего о нем не знаю и, естественно, ничего не знаю об этом человеке.

– По правде говоря, не вы один, так как он редко бывает на людях, отдавая предпочтение старинным рукописям, печатям, гербам, щитам, девизам – всей этой путанице родословных и геральдики. Он герольдмейстер и историограф короля. Неподкупен до фанатизма, тщательно и с придирчивым вниманием разбирает дворянские родословные, из-за чего приобрел множество врагов. Крайне несговорчив, и, если он решит, что вы не имеете права на дворянство, сам король ничего не сможет поделать. Надо воспользоваться тем, что все, кто подписал ваш документ, еще живы, и представить его в Версале. Потом, если захотите, вы вернетесь: война, быть может, еще не кончена.

Это было правдой… Падение Йорктауна было важной, может быть решающей победой для молодых Соединенных Штатов, но у англичан были еще значительные силы, и они могли продолжать военные действия до полного уничтожения той или другой стороны.