сам опустился на колени, пытаясь уловить ее дыхание и не зная, как ему лучше поступить: бежать или остаться. Внезапно ему показалось, что в вечернем ветре гремит суровый голос аббата Делурма, надзирателя в коллеже Святого Ива Ваннского, где он учился:
«Красота Женщины – это проклятая западня, где гибнут душа и разум Мужчины. Избегайте женщину, вы, кто хочет служить лишь одному Богу!..»
Устрашившись, он закрыл глаза, перекрестился три или четыре раза, прошептав при этом молитву против злых духов, но с места не двинулся. Через короткое время Жиль снова открыл глаза…
Тогда ему стало ясно, что, проживи он хоть сотню лет, он не сможет забыть то, что открылось ему в этот миг, ведь впервые ему было дано созерцать тело женщины, а судьбе было угодно, чтобы это тело было восхитительным. Никакого сравнения с тем, что он мог иногда видеть в порту Ванна!
Девушки, стоящие там у дверей домов с закрытыми ставнями и подзывающие проходящих мимо матросов, имели обычай быстрым движением распахивать свои платья, чтобы показать ляжку или грудь. Но с той поры, как Жиль впервые заметил эту уловку, он всегда отворачивался, испытывая что-то вроде тошноты при виде их обильной плоти, часто нездоровой и всегда грязной. Такая не слишком аппетитная картина столь хорошо подтверждала диатрибы надзирателя, что Жиль с трудом видел в этих телах какую- либо западню.
Но с девушкой, что неподвижно лежала на порыжевшей от летнего солнца траве, все обстояло иначе, ибо она сама была совершенно иная: вся розово-золотая, с нежной, как лепестки цветка, кожей. Ее грациозное тело было стройным, с удивительно узкой талией, нежной выпуклостью тонких бедер и золотистого живота, в нем чувствовалась порода, как она чувствуется у чистокровной лошади. Груди были еще маленькие, но прелестной формы, изысканно увенчанные розовыми коронами сосков. Единственно дисгармонирующей нотой в этой очаровательной поэме были руки и длинные ноги, до локтей и до коленей имеющие оттенок значительно более темный, чем все тело, как если бы их длительное время касалось солнце.
– Похоже, дочь рыбака, – решил было Жиль, но в глубине души он сам не верил этому. Прежде всего, он знал все семьи рыбаков в округе, а эта очаровательная речная нимфа была ему неизвестна. Кроме того, форма ее рук и ног, длинная стройная шея, небольшой изящный носик, маленькой ямочкой соединяющийся с приподнятой верхней губой, врожденная грация позы – все это противоречило столь поспешно сделанному умозаключению. Этой юной особе явно никогда не приходилось вести тяжелую жизнь девушек с побережья. Она принадлежала к другому миру.
Внезапно девушка открыла глаза, большие, темные глаза с золотыми искорками. О цвете их у Жиля не было времени задуматься, поскольку он почти тотчас же получил пару таких сильных оплеух, что свалился в траву, а спасенная им девушка, вопя, как одержимая бесом, бросилась на него, растопырив пальцы с явным намерением выцарапать ему глаза.
Короткое время они боролись. Жиль не мог и слова вымолвить, с таким пылом юная фурия продолжала нападать, выкрикивая оскорбления. В конце концов он смог остановить ее, прижав к земле и удерживая ее руки за спиной, что потребовало значительных усилий. Принужденная таким образом к бездействию, но отнюдь не к смирению, девушка плюнула ему в лицо, пронзив его таким пылающим взглядом, какие бывают только у безумных.
– Грязный нищий! – вопила она. – Если ты меня сейчас же не выпустишь, с тебя шкуру сдерут и я скормлю ее собакам!
Ее юное лицо было так забавно искажено гневом, что в ее словах не чувствовалось вовсе никакой опасности. Это придавало ситуации комический оборот, и Жиль засмеялся, не ослабляя, впрочем, своей хватки:
– У вас странная манера благодарить того, кто спас вам жизнь, мадемуазель!
Его спокойный голос и изысканно-вежливые интонации весьма сильно удивили юную фурию.
Она перестала плеваться, нахмурила брови и принялась разглядывать своего спасителя сквозь полуопущенные ресницы.
– Откуда вы взяли, что моя жизнь была в опасности? – вскричала она, инстинктивно перестав обращаться к нему на «ты». – Неужели теперь и искупаться нельзя без того, чтобы какой-нибудь молодчик не набросился на тебя, оглушил и вытащил на берег?
– Купаться? В устье реки? С его течениями и во время отлива? Это же просто безумие! Вы ведь не умеете плавать.
– Да, не умею! Я просто позволила волнам нести меня. Это так приятно!
– Превосходно, но, к несчастью, это прямо привело бы вас в мир иной. Во всяком случае, на моем месте любой поступил бы так же, как я. Но где же ваша одежда?
Она издала смешок, слишком нервный, чтобы в нем не прозвучал гнев.
– А вы как думаете? В лодке, конечно. Вам остается лишь догнать ее…
Жиль выпрямился, вглядываясь в сумерки.
Лодку унесло уже далеко. Увлекаемая более быстрым течением, она была едва видна и через секунду достигнет моря.
– Это невозможно, – прошептал он, а его взгляд, будто притянутый магнитом, вновь обратился на тело девушки, которое она, казалось, вовсе не думала скрывать. Напротив, она растянулась на траве, зевнув и показав мелкие белоснежные зубы в розовой раковине рта.
– Ну, вот! – вздохнула она, насмешливо улыбнувшись, и Жиль заподозрил, что она втайне наслаждается ситуацией. – Не хватало только, чтобы я возвратилась в замок в таком виде!
Представляю, что на это скажут!
– В какой замок?
Она указала подбородком на высокие крыши, видневшиеся над деревьями в синеве сумерек.
– В замок Локгеноле, конечно! Я живу там у моих кузенов Перрьенов, но так как они слишком строго придерживаются приличий, то думаю, что вам остается только одно: вы должны отдать мне свою одежду.
