при этом одну из наших женщин.
«Одну из наших женщин?» Неужели в темноте Хиакин не узнал Ситапаноки? В таком случае удача все еще на стороне посланников Вашингтона… С великолепным презрением, но и с некоторым трудом из-за все еще сдавливающих его ремней. Жиль пожал плечами.
– Да, признаю это! Генерал Вашингтон доверил нам, Тиму Токеру и мне, передать тебе поручение от него. Моя опрометчивость и ярость твоего народа помешали выполнить данное нам поручение, и я думал, что если возьму заложника, то это вынудит тебя вступить со мной в переговоры.
Объяснение было несколько притянуто за уши, но Сагоевату оно, казалось, удовлетворило. Его серьезный взгляд на мгновение задержался на спокойном лице пленника, и то, что он прочел в нем, ему явно понравилось. Тело пленника уже испытало мучения, о чем свидетельствовал глубокий ожог на бедре, но вождь слышал, как он при этом пел. Бледно-голубые глаза пленника, холодные, цвета зимнего неба, смотрели прямо, гордо, но без высокомерия. Сагоевата покачал головой.
– Великий Дух – наш отец, но Земля – наша мать и мать людей с белой кожей, которые, как и мы, просят у нее пищу, но белые люди не знают Великого Духа и думают, что все, что живет на Земле, создано для их нужд. Они не знают, что белая птица – существо божественное…
Жиль слушал вождя как зачарованный. Голос индейца звучал колдовской музыкой, он был похож на темный и теплый бархат, по которому слова вышивали удивительные, причудливые узоры. Юноша понял, почему этот молодой еще человек обладает достаточным престижем для того, чтобы высокомерный Вашингтон пожелал привлечь его на свою сторону. Однако Жиль сделал попытку освободиться от наваждения.
– Даже если бы я и знал ваши законы, то все равно бы выстрелил! – объявил он дерзко. – Твоя божественная птица собиралась убить женщину…
– Это была рабыня!
– Моя кожа того же цвета, что и кожа этой рабыни. Позволил бы ты, Сагоевата, умереть женщине твоего народа, если бы птица напала на нее?
– Может быть! Когда Великий Дух выбирает себе жертву, мы никогда не противимся его воле.
Но тебе этого не понять… поэтому я отпускаю тебя.
Вытащив длинный нож, висевший у пояса, вождь быстро перерезал ремни, привязывавшие Жиля к столбу, но тут оказалось, что они и поддерживали его, ибо в тот миг, когда юноша хотел уже сделать шаг вперед, у него закружилась голова: со вчерашнего утра он ничего не ел и не пил и обессилел после мучительной ночи. Жиль покачнулся, взмахнул рукой, ища на что бы опереться. Играк бросился к нему, поддержал и что-то крикнул брату. Сагоевата улыбнулся:
– Мальчик прав: ты нуждаешься в пище и отдыхе. Поскольку ты принес слова Великого Белого Вождя – с этой минуты ты мой гость…
Он сделал повелительный жест, и двое воинов, которые еще секунду назад были готовы разорвать белого человека на куски, насладившись его криками как наинежнейшей музыкой, заботливо отнесли его в хижину, соседствующую с хижиной вождя.
Некоторое время спустя Жиль был накормлен вареным маисом и жаренной на угольях рыбой, к его ране приложили компресс из целебных трав, закутали в теплое одеяло, и он погрузился в глубочайший сон, который должен был помочь ему восстановить силы, израсходованные за последние часы, самые мучительные в его жизни…
Когда он проснулся, то по сторонам своей постели увидел двух женщин, являвших между собою разительный контраст. Свет маленького костра усиливал красоту Ситапаноки и подчеркивал дряхлость другой женщины, похожей на высохшую мумию. Старуха курила трубку с торжественностью старого пирата, сидящего на юте своего корабля. Жиль поспешно отвернулся от нее.
Приподнявшись на локте, он улыбнулся молодой индианке.
– Если твой супруг сделает тебя моим стражем, то я буду счастливейшим человеком в мире! – прошептал бывший ученик коллежа Св.Ива в Ванне, инстинктивно найдя слова, подсказанные ему истинно французской галантностью. – Эта женщина куда менее приятна, – добавил он, указав кивком головы на старуху с трубкой. – Я бы охотно обошелся без нее…
– Сагоевата слишком мудр, чтобы не знать, что в сосновом лесу, высушенном летним зноем, никогда не зажигают костра. Эта женщина сторожит вовсе не тебя, она сторожит меня, потому что это моя свекровь. Ее зовут Немисса. Земли, на которых мы сейчас находимся, по обычаю ирокезов принадлежат ей.
Эти слова произвели впечатление на Жиля, и он слегка поклонился старой женщине; та ответила ему ледяным взглядом и снова принялась пускать дым из своей трубки, будто его здесь вовсе не было.
– Похоже, я ей совсем не нравлюсь, – вздохнул Жиль. – Во всяком случае, пора вставать.
Я должен увидеться с твоим супругом.
Он было отбросил одеяло, но вовремя вспомнил, что на нем нет никакой одежды, если не считать толстого слоя краски, которым его покрыли перед пыткой, и снова закутался в грубую ткань.
Тотчас же старая Немисса вскочила со своего места и преградила ему дорогу, произнеся при этом какие-то слова.
– Ты не должен выходить, – перевела Ситапаноки. – Мы здесь как раз для того, чтобы помешать тебе покинуть хижину. Сагоевата сейчас принимает другого вождя у Костра совета и не хочет, чтобы тот прознал о твоем присутствии.
– Кто он, этот «другой вождь»?
– Корнплэнтер, тот, кого называют Сажающий Маис…
– Я слыхал о Корнплэнтере, – сказал Жиль, без удовольствия вспомнив о странном поручении Вашингтона. – Говорят, что он завидует твоему супругу и хочет заполучить тебя. Что он здесь делает?
– Ты слышал правдивые слова… Вот уже дважды я избежала попытки похищения, которые мог организовать только этот человек, но Сагоевата отказывается в это поверить, потому что сам он благороден и не ходит кривыми тропами.
