сделать!
– Я хочу только этого! Проводите меня к нему, а если вы откажетесь, то я сама найду дорогу!
Маленький епископ семенил рядом с ней и делал попытки остановить ее, но все было напрасно: Фьора непременно хотела увидеть Карла, и поэтому они все-таки добрались до приемной герцога. В приемной находились Оливье де Ла Марш и камердинер герцога Шарль де Вивен. При шумном появлении молодой женщины они повернулись в ее сторону:
– Объявите монсеньору о моем приходе, – обратилась она к ним, как к обычным слугам, – мне необходимо его видеть.
– Это невозможно, – ответил Ла Марш. – Монсеньор разговаривает с послом из Милана, и вам здесь нечего делать. Стража, проводите отсюда эту женщину!
– Не прикасайтесь ко мне! – закричала Фьора. – Дело не терпит отлагательства: речь идет о человеческой жизни!
– Но я говорю вам...
– Что происходит? Что за шум?
Дверь неожиданно открылась, и показался Карл Смелый. Он оценил взглядом происходящее, увидел Фьору, которая отбивалась от рук солдат, и легата, который продолжал свои напрасные попытки урезонить ее:
– Это снова вы! Я полагаю, ваше преосвященство, что вы отвечаете за эту ненормальную?
– Я не могу отвечать за движения сердца, – вздохнул Нанни, – а донна Фьора очень сильно взволнована.
– Ладно, посмотрим, в чем дело. Входите оба!
Не обращая внимания на окружающую роскошь, Фьора быстро прошла мимо элегантного молодого человека, стоящего рядом со старинным сервантом, обрамленным двумя золотыми статуями, и сделала глубокий поклон герцогу.
– Монсеньор, – взмолилась она, – я только что узнала, что дуэль должна состояться завтра, и умоляю вас запретить ее.
– Дело идет о чести двух благородных людей. Надо воистину быть дочерью купца, чтобы такое могло прийти в голову!
– Прежде всего надо быть женщиной, которая хочет справедливости, которая любит! Мессир де Селонже ранен, и схватка будет неравной!
– Вы и это знаете? Человек, которого я держу в изоляции, знает практически все, что происходит в моей армии! – улыбка тронула губы герцога, и это наполнило сердце Фьоры слабой надеждой. – Успокойтесь, рана Селонже отнюдь не опасна!
– Но дуэль продлится до смерти одного из них?
– Ну и что?
Ноги у Фьоры подкосились, она упала на колени и спрятала лицо в ладонях:
– Будьте милосердны, монсеньор! Делайте со мной, что хотите, бросьте в тюрьму, пошлите на эшафот, но прекратите этот ужас! Я не вынесу, если он умрет!
Наступило молчание, которое нарушало лишь взволнованное дыхание молодой женщины. Монсеньор Нанни склонился над ней, чтобы как-то подбодрить, но герцог остановил его, затем сам медленно подошел к Фьоре:
– Вы так его любите? Тогда зачем был нужен Кампобассо?
– Чтобы отомстить... и чтобы отдалить его от вас, от человека, ради которого Филипп готов на все. От меня ему нужны были только деньги для вашей армии... и одна ночь.
Карл наклонился, взял ее руки, которые она упорно не отнимала от лица, затем осторожно поднял на ноги.
– Вы ненавидите меня, ведь так?
Она тут же ответила, глядя своими серыми глазами в темные глаза принца:
– Да. Не будь вас, я была бы счастлива.
– Не будь меня, вы бы его даже не узнали! Зачем бы ему было ехать во Флоренцию? А теперь идите к себе и молитесь! Случается, что господь исполняет молитвы... Что до дуэли, я не могу даже отсрочить ее: оба противника откажутся!
Когда легат за руку подвел ее к двери, Фьора обернулась:
– Можно мне, хотя бы... поговорить с ним?
– Если он согласится, я не буду возражать. А что мне делать с Кампобассо, который постоянно требует свидания с вами?
– Ни за что на свете! Я бы хотела... больше никогда его не видеть! И благодарю вас за то, что вы позволили поговорить с Филиппом.
Они были наедине в молельне герцогинь Лотарингских, небольшом помещении из серого камня, которое бургундец успел отделать синим с серебром и украсил чудесной статуей Девы Марии, а также другими святынями, перед которыми до прихода Фьоры на коленях молился Филипп.
При звуке открывающейся двери он поднялся.
– Я не хотел встречи с вами, – тихо проговорил Селонже, и в его голосе Фьора почувствовала усталость. – Но герцог настоял, не объяснив причины своей настойчивости.
– Об этом его попросила я сама. Я хотела вас видеть... до того, как... о, Филипп, вы ранены!
На его правом виске действительно была неглубокая рана, которая уже начала заживать. Но Филипп пожал плечами:
– Если вы собираетесь говорить об этой царапине?..
– Немного и об этом, но больше о дуэли, которая так меня пугает. Разве вам так необходимо драться?
– С вашим любовником? Надеюсь, что я убью его. Я на пятнадцать лет моложе, а эта пустячная рана мне не помешает. Вы сказали, что боитесь? Тогда вы должны понимать, что, явившись сюда, чтобы просить за него, вы только увеличиваете мое желание расправиться с ним!
– Просить за него? – возмутилась Фьора. – Такая мысль мне даже не приходила в голову! Меня мучает только то, что может случиться с вами!
– Вы слишком добры, но побеспокойтесь лучше за этого паяца, потому что я не намерен его щадить, а ему это будет явно не по душе. Ведь всем известно, что кондотьер очень бережет свою жизнь, чтобы в старости насладиться теми благами, которые он приобрел за годы наемничества.
– Я умоляла герцога помешать этой дуэли!
– А он, наверное, рассмеялся вам в лицо! Неужели вы думаете, что я смогу вынести, когда кто-то приходит ко двору моего принца и требует мою жену как свою собственность?
– Вашу жену? – с горечью проронила Фьора. – Я была ею для вас лишь в течение нескольких часов, но вы никогда и не собирались и дальше жить вместе со мной. Вы думаете, мне не известно о брачном контракте, который вам удалось вырвать у моего отца? С помощью каких уловок – отнюдь не достойных рыцаря – вы одержали свою победу... Во всем мире это называется шантаж!
– Я хотел добиться вас любой ценой, даже с помощью самых низких средств...
– Как раз так вы и поступили!
Селонже отвернулся, чтобы не встречаться глазами с ее взглядом, горевшим презрением к нему.
– К своему стыду, я должен это признать, но вы свели меня с ума!
– Я или мое состояние?
– Думаю, я доказал, что люблю только вас!
– Доказали это мне? Вы считаете, что для этого было достаточно одной ночи, после чего вы скрылись, словно вор, не задавая себе вопроса, в каком положении я осталась. Вы забрали с собой вексель и прядь моих волос. В этом состояла ваша победа...
– Я вернулся во Флоренцию, – попытался оправдаться Филипп.
– Вы это уже говорили, и это ничего не означает. Глядя на то, как горит мой дворец, вы удовлетворились первой услышанной от незнакомого человека историей, вздохнули и уехали. Я не уверена, что это не был вздох облегчения. Вы уехали вдовцом, и перед вами открывалось новое будущее.
– Это неправда. Я вернулся, потому что любил вас, потому что я хотел снова вас увидеть.
