Кречет. Книга III

него насущной необходимостью — это желание защитить ее, оградить от опасностей жизни, от всего и от всех и от надежды, которую она ему подавала…

Поздно ночью (прощавшиеся разошлись в полночь и только Пьер и два парня с фермы остались бодрствовать возле покойного) Жиль и Понго оказались в большом низком зале, где они уже однажды провели ночь в компании с Жаном де Базом. Охапка свежей соломы и несколько овечьих шкур были приготовлены вместо постелей, а в большой каменной вазе стоял букет золотого дрока (не такого золотого, как волосы Мадалены); даже глубокое горе и переживания, связанные с завтрашним днем, не помешали Анне выполнять все работы, «которые диктовались не только обычаями предков, но и ее пониманием гостеприимства.

Усталость, уже давно подтачивавшая Жиля, свалилась ему на плечи, словно свинец. Понго уже спал, но сну Жиля пришлось потесниться и уступить свое место любопытству.

Турнемин вынул пакет, весь вечер не дававший ему покоя, и внимательно разглядел. Это был кусок так тщательно запечатанного пергамента, что Жилю лишь шпагой удалось срезать крестообразную печать.

Когда пакет был вскрыт, из пачки бумаг выскользнул какой-то маленький предмет, упал на плитки пола и подскочил с тихим звоном. Жиль наклонился за ним. На полу лежал маленький бронзовый лавровый листок, несомненно, очень древний — он был сильно окислен, и кожаный шнурок, на котором он когда-то висел, почти истлел. Целую минуту разглядывал Турнемин непонятный листок, потом взялся за пачку бумаги.

В конверте лежали две записки, написанные в разное время: старая — пожелтелая, испачканная и покрытая странными рыжеватыми буквами, казалось, что чернилами здесь служила кровь, и поновее — написанная еще крепкой рукой старого Жоэля.

Жиль начал с записки Готье. Вот что было в ней сказано:

«Я, Жоэль Готье, нашел эти предметы внутри старого кургана на берегу Аргенона. Я расчищал остатки древнего подземелья, соединенного с главной башней замка, и обнаружил вход в курган. Возле закованного скелета, на котором еще сохранились обрывки монашеской одежды, я нашел записку. Она была написана по-латыни, но я изучал в школе этот язык и смог понять, что речь идет о сокровище Рауля де Турнемина. Я похоронил беднягу и заказал церковные службы по его душе, чтобы она не вернулась мучить тех, кто завладеет сокровищем. Да помилует Бог и его и меня, когда настанет мой час».

Старинный текст был написан четко, но жидкость, служившая чернилами, побледнела от времени. Жилю потребовался добрый час, чтобы дочитать до конца печальную записку монаха. Не раз он добрым словом поминал коллеж Сент-Ив-де-Буа, где его так хорошо научили латыни.

«Я, Пьетро де Пескара, монах святого Августина, ваятель, резчик и последователь великого Романо, знаю, что нахожусь здесь, чтобы умереть и унести в могилу секрет надгробия, воздвигнутого мною для сеньора Рауля де Турнемина в церкви монастыря Сен-Обин-де-Буа. Моя работа была закончена, и барон похвалил меня, он дал мне много золота, но настоял, чтобы я уехал на рассвете следующего дня. Вооруженный эскорт должен был сопровождать меня до Нанта, там я мог погрузиться на корабль и вернуться в Рим к кардиналу Габриэлли, моему покровителю. У потайной двери замка сеньор распрощался со мной, и я со всем своим добром и с эскортом поехал по мощеной дороге, ведущей к реке. Когда мы углубились в лес, охрана набросилась на меня, у меня отняли кошелек, сковали руки и ноги, на голову надели мешок… Но я все-таки успел заметить ожидавшего поодаль человека, одетого так же, как и я. Он сел на моего мула и поехал моей дорогой…

Меня жестоко и грубо волокли по дороге, уходящей под землю. Я почувствовал сырость подземелья, запах плесени и, когда с меня сняли мешок, увидел, что меня окружала непроницаемая темнота, а рядом со мной стоял человек в маске и с факелом в руке. Мое тело обвязали веревкой и спустили, не причиняя боли, в сухой колодец…

Здесь я должен буду умереть, так как вот уже три дня мне не приносят ни еды, ни питья…

Почему меня не убили обычным ударом кинжала или стаканом яда? Из-за того, что я монах?

Странное милосердие сеньора Рауля не позволяет ему проливать кровь служителя церкви, но не мешает оставить его умирать. Удивительная забота для вора и убийцы! Кроме кошелька с золотом у меня ничего не взяли. Мне оставили мое платье и то, что было в нем: стилет для письма, несколько клочков бумаги, перочинный нож и четки…

Я подумал сначала, что меня бросили в могилу и обрекли на смерть от удушья… Когда мои глаза привыкли к темноте, я увидел очень высоко над головой два узких окна, они пропускали немного воздуха и света… Благодаря им я могу отсчитывать время, но не собираюсь умирать медленной смертью, на которую меня обрекла жадность барона. Хочет он того или нет, но ему придется пролить мою кровь, ибо, как только я допишу это письмо, я вскрою вены с помощью своего ножа и дам жизни вытечь из бедного тела.. Но прежде, собрав покидающие меня силы, я должен дописать письмо… Мое горло горит, язык распух… Я пишу в надежде, что однажды это письмо будет обнаружено и сеньору Раулю не удастся вечно наслаждаться плодами своего преступления…

Ты, кто найдет мое письмо, иди в церковь аббатства Сен-Обин-де-Буа, там увидишь прекрасную могилу, где покоится барон де Турнемин и его секрет. В ногах усопшего лежит его оружие и большой каменный шлем с султаном и опущенным забралом. Шлем окружен лавровым венком, один из листьев венка подымается и открывает механизм, позволяющий поднять забрало.

Когда каменный лист будет вынут, достаточно на его место вставить маленький бронзовый листок, который я ношу на шее, и сильно нажать… Ступай и, возможно. Бог разрешит тебе воспользоваться богатством, так недобро приобретенным.

Говорят, барон награбил в Италии баснословные сокровища и среди его камней есть даже знаменитые рубины Цезаря Борджии…

Теперь прощай. Помолись за упокой моей души, за упокой души несчастного, не знавшего греха, кроме гордости за свой талант. До последнего вздоха я буду молить Господа простить меня за то, что я с корыстными целями сделал дубликат листка, открывающего каменный шлем.

Мир вам…»

Дочитав, Жиль сложил бумаги, взял маленький бронзовый листок и снова его внимательно рассмотрел. То, что он прочел, ошеломило и испугало его: возможность богатства была связана с жестокой и одинокой смертью гениального художника… Жиль положил бумаги во внутренний карман своей куртки, погасил свечу и растянулся на шкурах с зажатым в кулаке лавровым листком, кожаный шнурок которого он обвязал вокруг запястья, чтобы не потерять во сне. После этого он закрыл глаза и погрузился в сновидения…

На следующий день поток желающих проститься со старым Жоэлем не только не уменьшился, а, наоборот, продолжал нарастать, и Жиль спросил Пьера, где он думает похоронить деда.

— Как и все окрестные жители, он будет похоронен на кладбище Сен-Эспри. Внутри церкви хоронят только сеньоров.

— А мои предки тоже там похоронены?

— О нет, господин шевалье! В Сен-Эспри покоятся только Рье, последние сеньоры Лаюнондэ.

Турнемины хоронили себя в глуши лесов, в старом аббатстве Сен-Обин-де-Буа. У них там есть склеп и множество могил.

— Я хотел бы туда сходить. Это возможно?

— О, это очень просто! До аббатства не больше одного лье. Оно запущено, монахов почти не осталось, но церковь красивая и могилы находятся в ней.

— В нее можно войти или она закрыта?

— Войти в нее нетрудно, — ответил Пьер, не скрывая, однако, удивления. — Церковь принадлежит аббатству, господин аббат с радостью распахнет свои двери перед шевалье де Турнемином.

Взяв молодого человека за руку. Жиль увлек его к старому пруду, куда впадал ручей из водяного рва.

— Дед ничего не говорил вам о том, зачем ему было необходимо повидаться со мной перед смертью?

Спокойный и открытый взгляд Пьера встретился со взглядом шевалье.

— Ему ничего не нужно было мне говорить, сударь, я знаю, что речь идет о сокровище. Мы были вместе, когда он нашел мертвого человека на дне старого колодца. А сколько мы искали до этого! И тогда он