пылали яростью. Швырнув сигару, Фелисия встала, подбежала к Гортензии, поцеловала ее и крепко с материнской нежностью прижала к себе.
– Бедняжка! – проговорила она. – Значит, было суждено, чтобы мы обе пострадали от этого подлеца! Но не будем терять времени, оплакивая наши несчастья. Мы объявляем войну, и, чтобы победить, нам надо хорошенько подготовиться.
– Что вы хотите этим сказать?
– Что мы начнем боевые действия против Батлера. Он сгорает от страсти к вам, значит, вы должны уяснить, что он не оставит вас в покое. Он сам об этом написал.
– И что же мне делать?
– Ответьте сначала на один вопрос. Вам хочется, чтобы в один прекрасный день он объявился в вашем доме в Оверни?
– Не думаю, что он вообще найдет меня там, это такое укромное место…
– Не такое уж укромное, а вы просто наивны! Сумев поймать нас обеих в свои сети, этот человек доказал, что у него большие связи. Не сомневайтесь, он вас найдет, тем более что ему теперь известно ваше имя. За каким чертом вы ему открылись?
– Я по своей глупости понадеялась, что такое древнее имя внушит ему хоть какое-то уважение. Он обращался со мной как с девкой. Это вырвалось у меня само собой.
– Если я вас правильно поняла, это ничего не изменило в его поведении. Мой дом, конечно, тоже под наблюдением. Как только вы отправитесь в Сен-Флу, будьте уверены, через час он будет это знать. Не представляю себе, как воспримет ваш Жан визит Батлера…
– Об этом я боюсь и думать. Он может убить его.
– К сожалению, не так быстро, и эта скотина успеет рассказать о вашей ночи. У вас один выход, Гортензия: ехать со мной в Австрию.
– В Австрию? Но, Фелисия…
Графиня Морозини улыбнулась подруге.
– Знаю, риск есть, но его не сравнить с опасностью, которой подвергается ваша любовь. Под ударами этого безумца она разлетится вдребезги. Отсюда до Вены путь долгий. На нем многое может случиться.
– Но что мы будем там делать? Позволить этому человеку пуститься по нашему следу – значит многократно умножить опасность, с самого начала поставить под угрозу осуществление вашего плана.
– Я не уверена! Не забывайте моего верного Тимура. Он не любит, когда за мной таскаются всякие подозрительные личности. Поверьте, Гортензия! Это единственный выход. К тому же вы сдержите слово, данное Луи-Филиппу…
– Вы никогда не сможете называть его королем?
– Нет. Для меня он не король. В июле этот глупец Карл Десятый в панике назначил его генерал- лейтенантом королевства. Луи-Филипп воспользовался этим, чтобы завладеть короной. Он такой же бесчестный человек. А если наконец у нас будет император, нам уже нечего бояться ни Луи-Филиппа, ни всех Батлеров на свете. Итак?
Несмотря на первоначальное изумление, в которое ее повергло предложение Фелисии, Гортензия колебалась. Подруга права, надо было любой ценой избавиться от Батлера, или ей никогда не знать покоя. А для этого австрийская авантюра, о которой она, впрочем, не раз думала, подходила как нельзя лучше…
– Сколько времени вы собираетесь там пробыть? – спросила она.
– Несколько недель, а может, месяцев, не знаю. Пока не организую побег принца. Убедить его будет нетрудно. Говорят, что он грезит о Франции, о славе своего отца. Вас пугает долгое отсутствие?
– Вы забыли, что на Пасху у меня свадьба? – с грустной улыбкой спросила Гортензия.
– Полагаю, что вам все равно пришлось бы отсрочить венчание. Послушайтесь меня, Гортензия, напишите, что вас здесь задержали важные дела, чтобы они не волновались.
– Еще один обман? Боюсь, я скоро привыкну лгать.
– Не стоит упрекать себя, если это пойдет всем на пользу. И не бойтесь, вы никогда к этому не привыкнете.
– Сначала я избавлюсь от того, что больше всего меня гнетет. Напишу Жану, что не жду ребенка… и постараюсь объяснить, почему я его обманула.
– Будет удивительно, если он не поймет. А потом, когда дело будет сделано, я сама отвезу вас в Комбер.
Золотистые глаза Гортензии вспыхнули от радости. Она знала, что подруга всегда найдет выход из самого трудного положения.
– Итак? – спросила графиня Морозини. – Едем вместе?
Гортензия быстро наклонилась, взяла со стола графин с вином, плеснула немного в свой бокал и с горячностью, свойственной молодости, бросающейся в увлекательное приключение, провозгласила:
– Мы уезжаем вместе, Фелисия! И да поможет нам бог! Да здравствует император!
– Да здравствует Наполеон Второй! – подхватила Фелисия. – Вы должны всегда помнить, что он молод, прекрасен и несчастен, но он сын вашего крестного, и его тоже зовут Наполеон. Мы уезжаем через неделю.
– Но вы действительно считаете, что мы на что-нибудь сгодимся? Вот уже полгода, как Луи-Филипп взял власть. Если бы Римский король хотел вернуться, он давно бы уже был здесь.
– Приходится считаться с австрийским канцлером. Меттерних не намерен выпускать добычу, а император Франц II прислушивается только к его советам. Конечно, принц уже должен был быть здесь, но страх увидеть на французском троне нового Наполеона одержал верх над вполне разумной идеей возвести на престол сына эрцгерцогини, ребенка, воспитанного в общем-то в австрийских традициях. Никто из тех, кому хорошо знакома эта проблема, и не рассчитывал на скорое возвращение, поскольку клетка сейчас закрыта плотнее, чем когда-либо. Придется взломать ее и выпустить Орленка.
– Но что можем мы, женщины? Чем мы можем помочь?
Фелисия оперлась локтями о стол, устремив на подругу сияющий взор.
– А мой неприкосновенный запас? Или по меньшей мере его часть? Как вам известно, у меня изумительной красоты драгоценности. Дюшан тоже это знает, поскольку я ему говорила, и ждет меня. Там мы будем не одни. У принца много сторонников в его окружении. А Дюшана вы знаете, он один стоит целой армии. Он уже, наверное, волнуется, что я не приехала. Значит, нас ждут. Я теперь при всем желании не могла бы отступить.
– Вы хотите пожертвовать своими драгоценностями? Но в них почти все ваше состояние!
– Император вернет все сторицей! – с лучезарной улыбкой отвечала Фелисия. – Не беспокойтесь, Гортензия. Нам все удастся, вот увидите. Франция слишком прекрасная страна, чтобы отдать ее в руки человека с зонтиком. Нам нужен орел, поэтому мы должны помочь Орленку улететь из австрийского гнезда.
Пыл Фелисии передался и Гортензии. Ей казалось, что вернулись времена, когда они вместе воспитывались в монастыре Святого Сердца Иисусова. Она чувствовала себя такой же, как тогда: дочерью одного из гениальных авантюристов, которых в изобилии породила эпоха Наполеона; девочкой, мечтавшей, засыпая в своей постели в пансионе, о юном принце, родившемся в один с ней день, о Римском короле, личность которого хотели скрыть под смешным австрийским титулом герцога Рейхштадтского. Помочь ему вернуть трон отца значило оживить прошлое и в какой-то мере заплатить долг ее собственного отца перед великим императором, оказавшим ему свое покровительство. Это значило стать на мгновение прежней Гортензией Гранье де Берни, какой она была до того, как Лозарг, ее мечты и несчастья превратили ее в другую женщину.
Однако когда она поздно вечером поднялась к себе и положила перед собой лист белой бумаги и взялась за перо, героическое возбуждение последних часов покинуло ее. Она написала несколько строчек Франсуа Деве с просьбой передать ее письмо Жану. Теперь предстояло самое трудное, а у нее не хватало храбрости. По сравнению с любовью, которую она испытывала к своему отшельнику – Князю Ночи, восстановление Империи казалось таким пустяком. Да она и не имела права об этом писать. Надо было написать, что Фелисия нуждалась в ней, что ей придется задержаться. Потом надо было признаться в обмане, что было самым трудным. Достаточно ли крепко любил ее Жан, чтобы понять и простить? Или,
