осветив ночь красноватыми отсветами.
Мухаммад приподнялся на локте и, нахмурив брови, с недовольством смотрел, как те приближались.
– Кто это осмелился беспокоить меня в такой час?
Факельщики сопровождали высокого и худощавого молодого человека, с короткой черной бородой, в тюрбане из пурпурной парчи. Катрин узнала одного из охотников, которые в то утро сопровождали Арно.
– Кто это? – спросила она.
– Абен-Ахмед Бану Сарадж, наш великий визирь, – ответил Мухаммад. – Стряслось что-то серьезное, иначе он не осмелился бы прийти сюда…
Мгновенно Мухаммад, который совсем недавно шептал стихи и страстно ласкал ее, превратился во всемогущего калифа, перед которым преклонялось всякое существо. Он накинул халат и выступил на освещенное пространство. При виде его факельщики встали на колени, а великий визирь пал ниц в песок аллеи.
– Что случилось, Абен-Ахмед? Что тебе нужно в такой час ночи?
– Только опасность могла привести меня к тебе, повелитель верующих. Твой отец, храбрый Юсуф, покинул Джебель-аль-Тарик[5] во главе своих берберских всадников и направляется к Гранаде. Мне показалось, что тебя нужно предупредить незамедлительно…
– Ты правильно сделал! Известно, почему мой отец покинул свое убежище?
– Нет, всемогущий господин, мы этого не знаем! Но если ты позволишь твоему слуге дать совет, я осмелюсь сказать, что надо направить навстречу Юсуфу кого-то, кто бы прощупал его намерения.
– Никто, кроме меня самого, не может сделать этого. Он мой отец, и трон принадлежал ему. Если кто-то отправится ему навстречу, им буду я. А что, если Юсуф спешит сюда с воинственными намерениями?
– Не лучше ли в таком случае тебе остеречься?
– Ты принимаешь меня за женщину? Пусть седлают лошадей. Пятьдесят человек будут меня сопровождать. Иди и выполняй приказ. Я скоро вернусь во дворец.
Абен-Ахмед, пятясь, убрался, изображая своим видом великое уважение к калифу. Но Катрин заметила радость в его глазах, ликование, когда Мухаммад объявил о своем отъезде. Калиф подождал, пока удалится его визирь, встал на колени возле своей новой фаворитки, погладил беспорядочно рассыпавшиеся волосы…
– Мне придется покинуть тебя, моя чудесная роза, и сердце у меня от этого разрывается. Но пройдет немного ночей, и я вернусь к тебе.
– Не едешь ли ты навстречу опасности, господин?
– Что такое опасность? Властвовать – это уже опасность. Опасность повсюду: в садовых цветах, в чаше меда, которую подает тебе невинная рука младенца, в нежности аромата… Может быть, и ты самая смертельная опасность!
– Ты и вправду веришь тому, что говоришь?
– Что касается тебя, нет! У тебя слишком нежные, слишком чистые глаза! Как жестоко уходить от тебя…
Он поцеловал ее долго, пылко, потом, выпрямившись, хлопнул в ладоши. Словно по волшебству, тучная фигура Мораймы возникла из-за черного занавеса кипарисов. Калиф указал ей на молодую женщину:
– Отведи ее обратно в гарем… и позаботься, чтобы она ни в чем не нуждалась во время моего отсутствия. Где ты ее поселила?
– В маленьком дворике у бань. Я еще не знала…
– Устрой ее в прежних покоях Амины и дай ей служанок, которых ты сочтешь надежными. Но более всего храни ее! Ты ответишь головой за ее спокойствие.
После нежного прощания Мухаммад удалился, а Морайма смотрела на Катрин глазами преданной собаки. Катрин открыла новое к себе отношение, которое ее развеселило.
– Найди мои покрывала, – сказала она ей. – Не могу же я одеться в эти подушки!
– Я тебе их найду, Свет Зари! Драгоценная жемчужина калифа не должна делать никакого усилия. Я призову носильщиков, носилки, чтобы тебя отнесли в твои новые покои…
Она уже собиралась убраться, когда Катрин остановила ее:
– Я хочу вернуться так же, как и пришла! Мне нравятся эти сады, и ночь так нежна! Скажи, те покои, что мне предназначены, удалены от жилища принцессы Зобейды?
Морайма сделала испуганный жест:
– Они как раз совсем близко, это-то меня и беспокоит. Султанша Амина бежала оттуда до самого Алькасар Хениля, чтобы уйти как можно дальше от принцессы Зобейды. Тебе нужно будет постараться ее не гневить, Свет Зари, а то жизнь твоя повиснет на волоске, а моя голова не замедлит покатиться под саблей палача. Особенно избегай садов Зобейды. И если по случаю ты заметишь франкского господина, которого она любит, тогда отвернись, плотно прикройся покрывалом и беги, если хочешь остаться живой…
Морайма бегом отправилась за покрывалами, словно монголы Зобейды уже шли по ее следу. Новая фаворитка не боялась. Разом она завоевала особое место и через несколько мгновений поселится в непосредственной близости от принцессы… и совсем рядом с Арно! Она могла теперь его видеть, она была в этом уверена, и при подобной мысли кровь ее быстрее текла по венам. Она даже забыла о часах, впрочем очаровательных, которые она только что провела в саду. Ночь любви с Мухаммадом – это была цена, которую пришлось заплатить, чтобы наконец достичь цели, к которой она так давно уже стремилась.
Несколькими минутами позже, обернувшись в покрывала, Катрин вслед за Мораймой, которая, переваливаясь, семенила впереди, покинула сад.
Часовые прокричали полночь, когда Катрин и Морайма переступили границы гарема, где бодрствовали евнухи. Лабиринт увитых цветами сводов, ажурных галерей и проходов под сводами привел их к внутреннему обширному двору, где благоухали цветущие растения. В глубине сада виднелась одна только лампа над изящной аркой, к которой и направилась Морайма. Вдруг из гарема раздался ужасный вопль, затем послышались крики, возгласы, визги, ругательства и даже стоны. Морайма вскинула голову, как старая боевая лошадь, которая слышит звук труб, нахмурила брови и проворчала:
– Опять началось! Видно, Зора опять выкидывает свои штучки! Когда хозяин выбирает другую женщину на ночь, она выходит из себя! Злоба Зоры проходит только тогда, когда потечет кровь…
– И ты ей позволяешь? – вскричала в возмущении Катрин.
– Позволяю? Ты меня не знаешь! Входи к себе, вот дверь, ты ее видишь. Там тебя ждут служанки. Я приду, чтобы посмотреть, как ты устроишься! Пойдемте со мной, вы, там!
Конец фразы предназначался для евнухов в ярко-красных одеждах, они несли молчаливую охрану у входа во внутренний двор. Катрин проводила троицу взглядом и осталась в одиночестве. Она испытывала радость от того, что осталась одна хоть на мгновение, и не спешила входить в дом. Ночь была нежна, утопала в ароматах и глухих отзвуках меланхолической музыки, шедшей от освещенной части здания.
Эта часть как магнитом притягивала Катрин. Неподвижно стоя в тени кустарника, она не могла отвести взгляда. Там, даже нечего было сомневаться, именно там находились покои Зобейды!
Между тем Катрин не терпелось посмотреть, что происходит в этих комнатах. Нежно лившийся свет, проходя сквозь листву усеянного цветами жасмина, освещал дорожки сада. Она чувствовала, что Арно был здесь, так близко, что, если бы он заговорил, она бы, безусловно, услышала его голос. Может быть, она чувствовала это по резким ударам своего сердца, по волне горькой ревности, прокатившейся по ней. И в ужасе Катрин опять почувствовала незатянувшуюся и мучительную рану ревности, такую же древнюю и первобытную, как и сама любовь. Зазвенел женский голос, горячий, страстный до предела, такой пылкий, что Катрин, оцепенев, не двигалась, слушая с напряжением. Она не понимала слов, но ее инстинкт, ее женская сущность говорили ей, что в песне заключался один из самых страстных призывов к любви…
Она стояла и слушала какое-то время, зачарованная таинственным голосом. Почти все огни погасли в павильоне Зобейды, певица перешла на шепот… Тогда, не в силах более сопротивляться снедавшему ее любопытству, Катрин приблизилась к павильону принцессы.
Она более не рассуждала, забыв о смертельной опасности, которой себя подвергала. Только инстинкт самосохранения подсказал ей снять туфли, низко наклониться под кустами, чтобы не быть замеченной охранниками. Мало-помалу она добралась до края одного окна, вокруг которого вилось экзотическое
