его рассказ, послушник начал давать новые описания, после которых молодая женщина совсем сникла: брат Иннокентий был очень набожным человеком, скорее робким, любил работать в поле. Он был также...
– Достаточно, брат мой! – прервал его настоятель. – Мне кажется, что ваш рассказ не слишком интересует наших гостей. Такое поведение не соответствует поведению человека, которого вы разыскиваете, не так ли?
– Это правда, – согласилась Фьора, которой вдруг пришла в голову мысль, достойная жительницы Флоренции, где на каждом шагу встречался художник или скульптор, делающий быстрые наброски. – Есть ли в обители хоть один монах, способный нарисовать по памяти портрет этого человека?
– Нет, никто из наших послушников не обладает подобным талантом. Единственный брат, который умеет хорошо рисовать, никогда не встречался с нашим гостем.
Фьоре и Мортимеру не оставалось ничего больше, как поблагодарить служителей церкви и попрощаться с ними. Молодая женщина с трудом сдерживала слезы, ибо она так надеялась, что выяснится наконец, не ее ли супруга подобрали и выходили монахи.
Они уже собирались пройти в ворота, когда послушник, казавшийся таким огорченным из-за того, что ничем не смог помочь гостям, робко поднял палец, чтобы попросить разрешения добавить еще несколько слов.
– Что еще? – спросил настоятель с некоторым раздражением. – Мне кажется, что вы уже все сказали, брат мой?
Тот покраснел и направился к двери, опустив голову.
– И все же скажите, если вы что-то вспомнили, – окликнул его Мортимер. – Вдруг всплыло что-то важное.
– Не знаю, стоит ли это вашего внимания, но этот человек, как мне кажется, любил цветы. Но он не хотел признаться в этом.
– Почему? Разве стыдно любить цветы?
– Я так же думал, но когда он выздоровел... ну, скажем, почти выздоровел, он сказал мне, что цветы не говорят ему ни о чем. Однако в бреду он повторял одно и то же слово, похожее на «цветок». Он произносил его, конечно, плохо и с акцентом. Это было похоже на что-то вроде «фиоре, фиуре...».
Мортимер схватил брата за плечи:
– Фьора?
Наступила минута молчания, и все затаили дыхание. И тут монах сказал с улыбкой:
– Да, да, я думаю, что это было именно так! Теперь, когда вы мне сказали, почти уверен, что он произносил «фьора». Что это значит? Ведь это же название цветка, не так ли?
– Это имя его жены! Спасибо, брат мой! Вы оказали нам неоценимую услугу, и мы вам бесконечно признательны за это.
Фьора не могла произнести ни слова. Едва не падая с ног от усталости и пережитого волнения, она рыдала, сжав голову руками, забыв о том, где она находится. Почувствовав чью-то руку на своем плече, она подняла заплаканное лицо и увидела ясные голубые глаза, полные сострадания.
– Господь бог уже позаботился о нем. Он будет заботиться о нем и дальше, я в этом уверен. Не плачьте, дочь моя!
– Значит, вы догадались?
– Скажем так, что я вас распознал в тот момент, когда вы преклонили предо мною колени. Добавлю, что прощаю вам этот... маскарад. Ведь вы были вынуждены прибегнуть к нему, чтобы побольше разузнать о человеке, которого мы спасли. Но вам, как вы понимаете, придется покинуть нашу обитель как можно скорее, пока кто-то еще не узнал об этом обмане. Я надеюсь, что в скором времени вы встретитесь с графом де Селонже.
– Спасибо! Огромное спасибо!
Она опустилась перед настоятелем на колени, взяла его руку, чтобы поцеловать ее, но не успела этого сделать, потому что тот мягко вырвал ее:
– А теперь идите, и пусть господь бог хранит вас! Я попрошу его благословить ваши поиски, как и благословляю вас.
Мортимер преклонил колени так же, как и Фьора. Настоятель хлопнул в ладони, подзывая послушника, который должен был проводить посетителей к выходу. Прежде чем уйти, Фьора спросила:
– Я хотела бы кое-что оставить в дар этому дому в знак благодарности. Примете ли вы, ваше преосвященство...
– Спасибо за ваше намерение, но передайте свой дар лучше нашей больнице. Пусть он поможет облегчить страдания несчастных больных.
Несколько минут спустя Мортимер и Фьора покинули обитель и оказались на широкой улице, проходящей через весь город.
– Что теперь? – спросил шотландец. – Мне кажется, что вы не хотите сразу же возвращаться домой, я не ошибся?
– Верно. Мне надо немного отдохнуть... и потом, мне кажется, что нам нужно поговорить. Попытаемся вообразить себе, что сделал Филипп, покидая этот город.
– Для телесного и душевного отдыха нет ничего лучше, чем хороший постоялый двор! Следуйте за мной!
Глава 4
Сложная ситуация
Вильнев-Сен-Андре не был похож на другие города, и Фьора смогла в этом убедиться, когда рядом с Мортимером поднималась вверх по улице, которую накануне едва смогла рассмотреть, поскольку монастырь находился у самой городской стены. С двух ее сторон стояли великолепные дворцы в окружении садов, некоторые из них были в прекрасном состоянии, другие – близки к полному разрушению.
– Это – «ливреи» кардиналов папского двора, который пребывал в Авиньоне до начала нашего века, – объяснил Мортимер. – Это что-то вроде их загородных домов.
– «Ливреи»? Странное название! Во Флоренции сказали бы – виллы...
– Это потому, – продолжил шотландец, который решительно все знал, – что каждый из этих домов строился за счет денег, полученных их хозяевами за то, что они были вынуждены уступать свои дома членам священной коллегии, уступая, конечно, и звонкую монету, за многие и многие ливры.
Некоторые из этих строений отличались строгостью линий и походили на римские дворцы, но это не были простые копии. Достаточно чуть изменить форму окна, вставить в цветные витражи изящно выделанный камень, посадить вьющуюся розу, которая как бы задалась целью закрыть старые раны обшарпанных стен, миртовый куст, виноград или акации с опьяняющим запахом, как классическая строгость тут же смягчалась. Апельсиновые и лимонные деревья распространяли дивный аромат. Над воротами висели каменные родовые гербы с сохранившимися следами позолоты, которая сверкала на них в былые годы. Крыши были уложены римской черепицей нежного розового цвета, напоминавшего нежно-розовую лужайку, раскинувшуюся под пронзительно голубым небом.
Был торговый день. На небольшой площади, усаженной по краям платанами, резные листья которых давали желанную прохладу, в высоких головных уборах, гордо выпрямившись, сидели крестьянки, похожие на древнегреческие статуи, карауля плоские корзины с птицей и лукошки, в которых, кроме сочных оливок, были представлены все богатства окрестных полей и садов. Привязанные под деревьями ослики мирно ждали того часа, когда надо будет снова возвращаться домой. Веселые голоса обменивались шутками, оттуда доносились звуки песни и мелодия флейты.
Охваченная внезапным голодом, Фьора купила кусок козьего сыра, который ей подали на виноградном листе, и гроздь сладкого винограда, которую она великодушно разделила с Мортимером.
– Вы боитесь, что вас не покормят в трактире? – с улыбкой спросил он. – Если на кухне осталось все то, что там было во время моего прошлого приезда, вам, думаю, не придется жаловаться!
– Не знаю почему, но я умираю от голода! А кстати, что вы здесь делали? – с любопытством спросила Фьора.
– О, ничего особенного! – уклончиво ответил Мортимер. – Небольшое поручение от короля. Я провел здесь месяц, но не сказал бы, что это было самое неприятное время в моей жизни.
