быстро подошел к алтарю и встал там на колени, дожидаясь благословения священника. За ним проследовали его противники, а несчастный Оливье ле Дем едва держался на ногах, что вызвало насмешливую улыбку у Тристана Отшельника. После этого все трое приблизились к прево, чтобы выслушать от него условия поединка. В это время прозвучал голос Людовика XI:
– Еще минуту! Подойдите сюда, господа!
Когда они снова встали перед ним, король внимательно осмотрел всех троих, а затем остановил свой взгляд на Селонже и мягко сказал:
– Мессир Филипп, между нами никогда не было взаимной симпатии, но вы принадлежите к славному роду, и мы ценим вашу решимость драться с мессиром ле Демом, который всего-то наш брадобрей, не удостоившийся чести быть посвященным в рыцари. Он – негодяй, недостойный носить оружие. Вы будете сражаться только с послом Флоренции, человеком благородного происхождения.
Вздох облегчения, вырвавшийся у Оливье ле Дема, вызвал у окружающих сдержанный смех. Но Селонже остался серьезен:
– Если он оскорбил мою даму, то заслуживает наказания, и я перережу ему горло. Для этого будет достаточно кинжала, а шпагу я не стану об него пачкать!
– Потише, потише! – осадил его король. – Мы понимаем ваш гнев, граф, но не лишайте же нас нашего брадобрея! Однако после того, – добавил он с внезапным ожесточением, – как будет доказана вина мэтра Оливье, его заключат в замок Лош, и, надеюсь, надолго. Уведите его, Мортимер, и пусть им займется наш прево.
– С удовольствием, сир! А теперь не желает ли король приказать начать поединок?
Король небрежно взмахнул рукой, даже не взглянув на поникшего цирюльника, радость которого была кратковременной. Тем временем Филипп подошел к Фьоре и протянул ей свою шпагу, держа ее за кончик клинка, а она по издревле принятой традиции положила на рукоятку пальцы. Эту традицию почти никогда не соблюдали, но Филипп был верен себе.
– Мадам, – произнес он громко, чтобы слышали все. – Согласны ли вы, чтобы я бился за вашу честь?
Она снова коснулась оружия и сквозь слезы обратила на своего супруга взор, в котором светилась любовь.
– Да, но, ради бога, берегите себя. Ведь если с вами что-нибудь случится, то жизнь для меня потеряет смысл.
Селонже коротко улыбнулся и тихо сказал:
– Умоляю вас не рисковать собой, как вы уже сделали однажды...
И он пошел на сближение со своим противником, а барабаны торжественно отбивали дробь, отчего у Фьоры кровь застыла в жилах. Она знала, что Торнабуони был серьезным противником. Во Флоренции от безделья он подолгу практиковался в фехтовании, а Филипп уже многие месяцы не держал в руках шпаги. Из глубины сердца вознеслась ее молчаливая молитва:
– Господи, ради всего святого, помоги ему!
Как раз в это самое время смолкли барабаны, и прево провозгласил:
– Начинайте бой, и пусть вас рассудит бог!
Противники сошлись и стали биться с крайним ожесточением, не проведя никакой разведки, каждый думал лишь о том, чтобы сразить противника. Лука Торнабуони был искусным фехтовальщиком, но стало очевидно, что у Филиппа преимущество в росте и хладнокровном ведении боя. Он умело отразил коварный удар, направленный в грудь, и обрушил на Торнабуони град ударов. Лука стал отступать и уже не думал об ответной атаке, а только о том, как уберечь свою голову от мощных ударов. Его спасло то, что он коснулся заградительного шнура, и прево приказал Филиппу отойти и дать тому пространство для маневра. Филипп быстро отошел, но противник воспользовался моментом и как молния бросился на него, стараясь повторить тот первый удар, направленный в незащищенную грудь. Это было настолько внезапно, что Фьора не смогла сдержать испуганного возгласа, но Филипп был слишком опытен, и противнику не удалось застать его врасплох. Он отбил удар с изяществом танцора, а флорентиец продолжал нападение и чуть не пронзил Тристана Отшельника, который с силой оттолкнул его прочь. Лука извинился и снова повернулся лицом к Филиппу, но тот неожиданно отбросил шпагу и кулаком свалил соперника на землю, придавил коленом и, выхватив кинжал, уже хотел перерезать тому горло.
– Я тебя предупреждал, что итальянец ничего не стоит по сравнению с бургундским рыцарем, – насмешливо сказал он. – Молись!
– Сжалься, будь милосерден! Да, я солгал, чтобы король поверил, будто ты и Фьора составили против него заговор. Но...
– Если у тебя есть еще что сказать, поторопись, потому что я не могу больше терпеть!
– Ребенок действительно существует, но его отец – Лоренцо Великолепный! Смилуйся!
Филипп уже поднял кинжал, но тут раздался крик короля:
– Стой!
Не отпуская поверженного врага, Филипп повернулся в сторону трибуны:
– Поединок должен закончиться смертью одного из противников, сир, я вам это напоминаю. Жизнь этого человека принадлежит мне!
– Тогда отдайте ее нам! Он – негодяй, и господь все верно рассудил; но он все-таки посол, который находится слишком близко к дому Медичи! Мы не хотим слишком обижать сеньора Медичи, который пользуется нашим расположением.
Селонже поднялся, но не убрал кинжал в ножны, а продолжал смотреть на поверженного врага.
– Воля короля для меня закон! Но могу я спросить, что вы намерены с ним делать?
– Он вернется во Флоренцию под конвоем и с сопроводительным письмом, в котором будет сказано обо всем, что здесь случилось, – сказал Людовик. – Надеюсь, сеньор Лоренцо сам решит, как с ним поступить. Стража! Отведите его в комнату, и пусть он останется там под охраной до самого отъезда!
А в это время, видя, что его услуги больше не понадобятся, палач поклонился Фьоре и направился к башне Справедливости. Фьора больше всего на свете хотела броситься к Филиппу, но без позволения короля не смела сдвинуться с места. Филипп подошел к королевской трибуне, но не опустился на колени, как этого требовал обычай:
– Жизнь и честь донны Фьоры спасены, чего и хотел бог, сир. А я становлюсь пленником вашего величества.
– Это как раз то, чего нам хотелось бы, но, прежде чем мы вынесем окончательное решение, ответьте на один вопрос. Если мы теперь дадим вам свободу, что вы с ней сделаете?
– Я возвращусь туда, откуда пришел, сир! – твердо сказал Филипп.
– О!
Вздох Фьоры был слишком слабым, но король все-таки его услышал и жестом приказал ей молчать.
– Вы хотите сказать, что вернетесь в монастырь? – уточнил он.
– Да, сир. Я не хочу больше служить никакому хозяину, кроме бога. И пусть король меня простит.
– Мы не можем вас упрекать за такое высокое устремление, но ваша свобода все еще находится под вопросом. Итак, мы предлагаем вам выбор: либо вы уезжаете с вашей супругой и сыном в свои бургундские земли, которые за вами сохранены, и живете там, либо вы проведете несколько невеселых лет в нашем замке Лош, в одной из его темниц! Подойдите сюда, донна Фьора!
Молодая женщина подошла к своему супругу, на которого не осмеливалась взглянуть.
– Сир! – произнесла она и подняла на короля свои полные слез глаза. – Я умоляю ваше величество не ставить мессира де Селонже перед таким трудным для него выбором. Разрешите ему вернуться в монастырь, если он этого желает.
– А что будет с вами, мадам?
– Все, что будет угодно королю, – тихо сказала Фьора. – Я подчиняюсь вашей воле. Я страшно устала...
– Надо думать! – кивнул король с сочувствием. – Как бы то ни было, за вами остается Рабодьер, который я вам дарю пожизненно с правом наследования вашими потомками. Однако посмотрите, что там?
К ним приближалась принцесса Жанна, которая покинула трибуну после того, как окончился поединок, и отец ей что-то прошептал на ухо. Она вела за руку маленького Филиппа, а следом шла Леонарда.
