безмерном восхищении Америкой мог этого не видеть.
— Да куда ты несешься, в конце концов? — закричал Тим, догнавший его только под колоннами. — Так и будешь бежать до самой гавани?
— Если мне дадут лошадь или коляску, не откажусь.
— Как глупо все вышло! Чего ты разозлился?
Немного поспокойнее нельзя было?
— Чтобы дать Джону Адамсу вволю насмеяться надо мной? Пусть отправляется к своим англичанам, раз уж они ему так дороги! А я и в самом деле не понимаю уже, что мы-то здесь делали, за что погиб в Йорктауне мой отец?
— Брось! Адаме не любит Францию, верно, но это его личное дело. Нас-то больше, тех, кто сохранил к вам чувство дружбы и признательности. И первый — генерал Вашингтон. Кроме того, он тебя любит, а ты у него за столом такое устроил…
— ..ты устроил бы то же за столом у короля Франции, если б тебе пришлось пережить что-нибудь подобное. Нет, Тим, я не позволю издеваться над собой всяким там Адамсам — только уважение к госпоже Вашингтон удержало меня от дуэли — да и обманывать себя не разрешу — ты же сам видел, как меня обманули, сам носил пресловутые бумаги Джефферсону. Я никого ни о чем не просил, но раз уж подарено, я не потерплю, чтобы с такой легкостью брали дар обратно. Официальный документ есть официальный документ.
— Да знаю я. Беда в том, что у нас нет пока по-настоящему государства. Поэтому и необходимо, чтобы Вашингтон стал законным президентом Соединенных Штатов — он всегда умел руководить и мыслить. Над этим я… и многие другие, мы трудимся с самого окончания войны и надеемся…
Жиль уважительно, но твердо опустил руку на плечо следопыта.
— Меня это больше не касается, Тим. Ты был и останешься мне другом, но надежду соединить навеки свое имя и свой род с американской нацией я потерял. Кончено, точка. И, выполнив то, что мне еще осталось выполнить на вашей земле, я покину ее и больше не вернусь.
— Поплывешь в Луизиану?
— В Луизиану или еще куда-нибудь. Я просто в ярости бросил им в лицо первое, что пришло в голову, однако, в конце концов, Луизиана не хуже любого другого места…
Тим кивнул и, достав из кармана огромных размеров клетчатый носовой платок, спрятал в нем свой нос и несколько раз оглушительно высморкался — так он обычно скрывал волнение.
— Думаю, ты не прав. Почему бы тебе не стать моим компаньоном? Торговля мехами — самое выгодное дело, насколько мне известно, и никто не мешает тебе купить земли возле Нью-Йорка.
Город растет как на дрожжах, и скоро даже краешек зловонного болота будет стоить там целое состояние. На что тебе сдалась Виргиния? Ты можешь стать достойным гражданином Севера и одним из самых больших богачей в стране. Посредническая деятельность дает не меньше, чем табак, уж поверь мне.
— Ты наверняка прав, только я не подхожу для нее. Я, как большинство бретонцев, привык работать на земле. Хочу жить землей, а раз мне не позволено остаться там, где покоится мой отец, лучше я уеду.
Они помолчали, тишину нарушил шум колес подъехавшей за Турнемином коляски.
— Куда ты теперь?
— Хочу найти племя Корнплэнтера и забрать у него сына! А потом уеду.
Тим прыгнул в коляску и, щелкнув пальцами, приказал чернокожему кучеру трогаться.
— Тогда я с тобой…
— Что? Зачем? Ты, кажется, даже не попрощался?
Тим передернул плечами.
— Ну и что? Здесь уже привыкли, что я то прихожу, то исчезаю без всякого шума. А вот тебе я действительно нужен, если ты собираешься в лагерь Корнплэнтера, да еще надеешься выбраться оттуда живым и не хочешь, чтобы тебя обменяли на бочонок водки. Без меня не обойтись, хотя бы потому, что я знаю, где зажег свои костры Сажающий Маис, а ты нет.
— Меня — на бочонок водки? Но кто польстится на такой обмен?
— Кто? Да англичане, дружище. В Нью-Йорке их сбросили в море, верно, но на Северо-Западе они еще очень сильны. Сейчас объясню…
— На Северо-Западе? — пробормотал удрученно Турнемин. — Там, где, если я правильно понял, мистер Адаме предлагал мне концессию?
— Именно! — подтвердил Тим с широкой улыбкой. — Вот что значит репутация! Он решил, что уж Кречет может и один выиграть военную кампанию местного значения. Ты еще многого не понимаешь в американцах, ох как многого!
ЗАКОНЫ САЖАЮЩЕГО МАИС
По узкой тропинке, петлявшей между деревьями, быстро шли двое; когда они выходили на освещенное луной место, их тени ложились на землю и вытягивались, как привидения. Ноги в мокасинах ступали бесшумно. Воздух был спокоен и свеж, лишь чуть заметно подрагивал, как всегда перед зарей. Наконец легкий ветерок донес до них запах костра.
— Уже близко, — шепнул Тим. — Давай передохнем. Дьявольски холодно сегодня ночью. Хорошо бы рому хлебнуть.
Они сложили на краю тропинки дорожные мешки и одеяла, прислонились к ним спинами, чтобы укрыться от свежего ветра, и фляга, висевшая на поясе у Тима, принялась гулять от одного к другому.
Они все время были в дороге, с тех пор как покинули «Маунт Верной». Сначала капитан Малавуан доставил их в Нью-Йорк, но Жиль не захотел там остановиться, и «Кречет» поднялся вверх по Гудзону до самого Олбани, крупного поселения в четыре тысячи жителей, и там бросил якорь, поскольку последовать за хозяином по суше он не мог. А Жиль и Тим, в одежде и со снаряжением первопроходцев, сошли на берег и направились на Северо-Запад.
Прошло уже семь дней, как они оставили Олбани. То на лодке, то верхом они поднялись против течения Могаука до самого Форта Стейнвикс, где река поворачивала. Потом переплыли озеро Онейда и стали сплавляться, на этот раз в каноэ, по Освего, впадавшей в озеро Онтарио. По сведениям Тима, на берегу именно этой реки вот уже несколько сезонов Корнплэнтер выращивал маис, основной продукт питания его народа.
Тим считал, что удаляться за пределы территории, называвшейся ныне штатом Нью-Йорк, небезопасно, поскольку англичане еще очень сильны в Америке. Под давлением канадских охотников за пушниной и индейских племен, отвернувшихся от французов — они были их союзниками, пока Франции принадлежала Канада, — правительство Великобритании цинично заговорило о своих обязательствах по мирному договору 1783 года и отказалось, опираясь на укрепленные поселения в Канаде, покинуть не только форты на реке Святого Лаврентия и Великих озерах, но даже форты Освегачи, Пуэнт-Офер и Освего, которые образовывали вокруг Олбани грозное кольцо.
Если тринадцати завоевавшим свободу штатам не удастся прийти к согласию и создать единое сильное федеральное управление, англичане рано или поздно вернутся и заберут все, что, как они считают, принадлежит им по праву…
Накануне вечером друзья оставили каноэ милях в полутора от ирокезской деревни. Спрятав лодку в необыкновенно густо заросшей маленькой бухте, они устроились отдохнуть, как обычно делают следопыты: на две рогатины кладут перекладину и к ней привязывают длинные куски бересты, спадающие до самой земли. Глубокой ночью друзья встали и двинулись дальше по лесной тропинке вдоль реки. Лучше сначала выяснить, что происходит в лагере Корнплэнтера, а потом уже показываться индейцам на глаза.
По мнению Тима, вообще проще всего было бы выкрасть ребенка и бежать оттуда со всех ног. Не следует забывать, что он сын Ситапаноки, да еще с волосами цвета солнца, за что племя почитает его чуть не как бога.
— Нет, это не по мне. Ребенок — мой сын, и честь рода требует, чтобы я отбил его с оружием в руках. Я готов выступить один на один против Корнплэнтера…
— Боюсь, бретонское рыцарство у ирокезов не в моде. Корнплэнтер разделается с нами по-своему и подарит наши скальпы Великому Разумом.
Драться все равно придется, но давай постараемся, чтобы потерь было поменьше.
