оператор в отеле, сказал: – Дайте мне Пан-Американ, пожалуйста.
Гейл вышла из ванной комнаты. Ее волосы были уже причесаны, и в руке она держала стакан с виски.
– Это должно помочь, – сказала она. – Это...
Она замолчала, увидев, что Сандерс держит в руке телефонную трубку.
– Но послушайте... – произнес Сандерс в трубку. – Да, благодарю. – Он повесил трубку.
– Что ты делаешь?
– Пытаюсь вытащить нас отсюда, черт подери. Авиалинии закрыты до девяти утра.
– Ты хочешь сказать, домой?
– Ты абсолютно права.
– Но он будет нас преследовать.
– Пусть попробует.
– Со мной все в порядке. – Она заметила, что рука со стаканом виски трясется, и засмеялась. – Я буду в полном порядке.
Сандерс помолчал.
– Вряд ли они шутят, верно?
– Это уж точно.
– Тогда о чем спорить? Не стоит рисковать, если есть хотя бы мельчайший риск, что кто-то действительно собирается выпустить тебе кишки. Трис сказал: мы здесь на отдыхе, у нас медовый месяц, черт подери. Мы приехали сюда не для того, чтобы быть убитыми каким-то маньяком.
– Но ты тревожишься не за нас обоих, не так ли? Это из-за меня?
– Да нет...
– Ты думаешь, что о себе ты и сам можешь позаботиться? – Сандерс молчал, и Гейл продолжила: – Не беспокойся обо мне. Мы не можем провести всю отпущенную нам жизнь в постоянном страхе. Кроме того, мы должны остановить Клоше до того, как он завладел этими наркотиками. Он будет использовать их, чтобы разрушать жизни людей, убивать невинных. Ему-то нет до этого дела, ну а мне это небезразлично. Я собираюсь сделать то, что должна была сделать с самого начала: обратиться в правительство. Я должна это сделать.
– Что ты имеешь в виду? Трис сказал тебе: из этого ничего хорошего не выйдет.
– Может быть, и нет, но я не могу бросить это просто так. – Ее рука все еще дрожала, но на лице появилось выражение суровой решительности. – Это не тебя они бросили на кровать, не твое тело они разрисовали. Я остаюсь, по крайней мере до тех пор, пока не поговорю с правительством.
Сандерс отвернулся.
Гейл подошла к нему и коснулась его лица. Он обнял ее и поцеловал в лоб.
– Что вы нашли сегодня ночью? – спросила она, прижимаясь головой к его груди.
– Ампулы. Коробки с этой гадостью. Они там есть, это без сомнения.
– А другие испанские вещи?
– Серебряная монета и золотой медальон.
– Что думает об этих вещах Трис?
– Он считает, там мог затонуть еще один корабль. Под “Голиафом”.
Сандерс повторил свою беседу с Трисом, и, пока он говорил, к нему вернулся энтузиазм, который он чувствовал на лодке.
Наблюдая за ним, видя его возбуждение при мысли о найденных сокровищах, его радость от познания новых сведений об испанских кораблях, Гейл почувствовала, что и ей хочется улыбаться. Но все равно, хоть краешком глаза, она время от времени видела эту ужасную куклу.
Трис выглядел усталым, глаза покраснели, кожа под ними припухла и покрылась морщинами. Он казался подавленным. Трис провел Сандерсов в кухню, где, свернувшись клубком, у плиты лежала собака, время от времени облизывая повязку, наложенную на ее бок. На кухонном столе возвышалась аккуратная стопка бумаг, частью старых и пожелтевших, частью – фотокопий.
Гейл рассказала Трису о визите парней Клоше и показала куклу.
– Он пытался напугать вас, – сказал Трис, – показать, что он всемогущ. Конечно, он нисколько бы не задумался, если бы нужно было убить вас... Но в данный момент это не решило бы ни одной из стоящих перед ним задач. Все это было затеяно для того, чтобы привести вас в смятение. Но если когда-нибудь он решит для себя, что вы действительно не согласитесь с ним сотрудничать, то берегитесь. Этот подонок перережет вам глотки, прежде чем поздоровается.
– Мы уже почти решились уехать, – сообщил Сандерс.
Трис кивнул.
– Вряд ли он будет разыскивать вас в Нью-Йорке.
– Вряд ли? – спросил Сандерс. – Вы думаете, он говорил серьезно, что будет преследовать нас и в Нью-Йорке?
– Ему не потребуется выслеживать вас. Достаточно будет и телефонного звонка. Он мстительный, мерзавец, и везде имеет хорошие связи. Но, несомненно, там вы будете куда в большей безопасности.
У Сандерса вдруг закружилась голова. Ему никогда не приходило в голову, что их могут преследовать. На что это будет похоже, если в Нью-Йорке, выходя из дома, каждый раз они будут опасаться, что кто-то притаился поблизости и собирается убить их, если придется тревожиться всякий раз, как Гейл останется одна! Он сказал сердито:
– О боже, что плохого мы ему сделали?
– К сожалению, это не имеет значения, – откликнулся Трис. – Мне жаль, я не должен был вовлекать вас. Но все-таки есть шанс, что он не будет преследовать вас, если вы покинете остров.
Гейл возразила:
– Мне кажется, что, наоборот, мы будем безопаснее чувствовать себя здесь, по крайней мере до тех пор, пока он надеется, что мы ему поможем. – Она обернулась к Сандерсу: – Ты прав. Я должна была им немного приврать.
– Сдается мне, что вы пока не пришли к окончательному решению, – заметил Трис. – Перед этим вам было бы полезно услышать, что я обнаружил в последнюю ночь или, точнее сказать, сегодня утром. Думаю, теперь я знаю, как корабль очутился под “Голиафом”.
– Вы нашли Е. F.! – воскликнул Сандерс.
– Нет. – Трис указал на бумаги на столе. – Это только начало, но и здесь я наткнулся на пару следов. Помните, мы говорили о той флотилии 1715 года?
– Конечно.
– Эти следы могут иметь что-то общее с этой флотилией. Попытайтесь следовать за моей мыслью. – Он выбрал из пачки один документ. – Флотилия 1715 года шла под командованием генерала по имени дон Хуан Эстебан де Юбилья. Он хотел направить свои паруса в Испанию осенью 1714 года, но возникла некоторая задержка, как это всегда случается. Корабли поздно вернулись с Дальнего Востока, это были галеоны с Манилы, перевозившие фарфор, слоновую кость, нефрит, шелк, специи и прочие товары такого же класса. Он больше года ждал в Веракрусе, пока доставят груз, пронесут его через джунгли и погрузят на корабли. Он вышел в направлении Гаваны, где все флотилии собрались для завершения последних приготовлений. В Гаване возникли новые задержки: следовало отремонтировать суда, добавить некоторые грузы, оформить декларации. Так прошла ранняя весна 1715 года, затем поздняя весна, затем и раннее лето. И вот уже была середина июня. Юбилья, вероятно, был взбешен.
– Почему? – спросила Гейл.
– Ураганы. В Вест-Индии есть такая поговорка: июнь – слишком скоро; июль – жди; август – должен прийти; сентябрь – помни; октябрь – конец. Ураган – это худшее, что могло случиться с одной из этих флотилий. Корабли неповоротливы. Они не могли развернуться больше чем на девяносто градусов к ветру, поэтому при сильном бризе оказывались беспомощными. Они вечно были перегружены, древесина корпуса заражена червем и большей частью гнила и протекала. Так или иначе, пока Юбилья ждал, к нему приблизился некто по имени Даре, владелец корабля, который когда-то был французским, но теперь ходил под испанским флагом и имел испанское название – “Эль Грифон”. Даре хотел присоединиться к флотилии, на что у него были чертовски веские причины: в его декларацию были включены более пятидесяти тысяч
