– Но может сломаться грот-матча.
– Да, это так. Но у нас нет другого выхода, если мы хотим спастись.
– Но, может быть, ветер скоро переменится? Прежде чем ответить, капитан крикнул матросам:
– Побыстрее подтягивайте шкоты. Что вы там возитесь, якорь вам в глотку?
Затем он повернулся к сеньору Гвиччардини.
– Ветер не переменится до самого утра. Может быть, в лучшем случае, до ночи.
– Но ведь ветер отнесет нас в сторону. Он гонит нас на восток.
– Вот это и опасно. Нам нельзя править на восток, только на запад. На востоке наша смерть.
Все суда флотилии поворачивали на запад.
Ветер крепчал, и волны поднимались все выше.
Туман набухал, поднимался клубами над всем горизонтом, словно какие-то незримые рты раздували меха бури. Облака начинали принимать зловещие очертания.
Синяя туча заволокла большую часть небосвода. Она уже захватила и запад, и восток, надвигаясь против ветра. Так часто бывает в море. На корабле началась сильная качка.
Море, за минуту до этого вздымавшееся граненой крупной чешуей, теперь было словно покрыто мелкой кожей, словно крокодил превратился в змею. Грязно-свинцового цвета кожа казалась толстой и морщилась тяжелыми складками. На ней вздувались круглые пузыри, похожие на нарывы, которые в следующее же мгновение лопались. Пена представляла собой струпья проказы.
Оставаться на палубе было уже не безопасно, и сеньор Гвиччардини спустился в каюту.
Будучи здесь один, он несколько минут расхаживал по тесной каюте, ссутулившись, чтобы не удариться головой о балку под потолком.
Потом он уселся на широкую скамью у стены, достал из дорожного баула чернительницу, обтянутую шагренью, и большой бумажник из кардобской кожи. Из бумажника сеньор Паоло достал в четверо сложенный кусок бумаги, развернул его и положил на висячий столик. После этого он извлек из футляра перо, поудобнее устроился за столом и, немного подумав, зажег фонарь, прикрепленный к борту. Свет был необходим, потому что день за бортом корабля превратился в сумрак.
Еще немного поразмыслив, сеньор Гвиччардини принялся писать, медленно выводя буква за буквой. Ему мешали удары волн о борт, а потому дело продвигалось крайне медленно.
Первые буквы сложились в слово: «завещание».
Строчки ложились криво, но сеньор Гвиччардини старался писать разборчиво. Рука у него дрожала, судно сотрясала качка, и все же он довел до конца свою запись.
Он закончил вовремя, потому что именно в эту минуту налетел шквал.
Волны приступом пошли на каравеллу, и все бывшие на борту почувствовали, что началась та ужасающая пляска, которой суда встречают бурю.
Сеньор Гвиччардини еще раз перечитал написанное и снова сложил листок бумаги. Затем он сунул его в бумажник, а сам бумажник спрятал, но уже не в дорожный баул, а в карман. В баул он сложил перо и чернильницу.
Корабль тем временем все сильнее и сильнее раскачивало в стороны. Боковая качка увеличивалась.
Начиналась жестокая пытка водной стихии, от века терзаемой бурями. Из морской пучины вырывался жалобный стон. На всем ее безмерном пространстве совершались зловещие приготовления.
И ветер, и волны усиливались. Тучи сгущались. Волны не ведали ни покоя, ни усталости. Они сливались одна с другой, чтобы тотчас же отхлынуть назад.
Тут и там возникали почти невероятные в своей непрерывной смене провалы и взлеты, исполинские, зыблющиеся холмы и ущелья, едва воздвигнутые и уже рушащиеся опоры. На гребнях сказочных гор вырастали гущи пены. Невозможно было описать эту разверстую бездну, ее угрюмо-тревожный вид, ее совершенную безликость, низко нависшие тучи и внезапные разрывы облаков над головой, ее беспрестанное, неуловимое глазом таяние и зловещий грохот, сопровождающий этот дикий хаос.
Ветер дул прямо в нос кораблю, но умело приспущенные и поставленные паруса были причиной того, что корабль, сильно раскачиваясь с борта на борт, все-таки двигался на запад.
Все остальные суда флотилии потонули в бушующей полутьме.
Мрачная поверхность взбунтовавшегося моря вздымалась все выше и выше. Ни расстояния, ни пространства уже не существовало. Небо вдруг стало совершенно темным и непроницаемой завесой протянулось над судном. Прошел густой, плотный дождь. В непроглядном мраке на просторе бушевал ветер.
Люди почувствовали себя во власти стихии. На каждом шагу их подстерегала ловушка.
Огромная бесформенная туча, похожая на брюхо гидры, тяжело нависла над океаном, кое-где вплотную соприкасаясь с волнами своей серо-свинцовой утробой. Иногда она примыкала к нему чудовищными присосками, похожими на лопнувшие мешки, которые втягивали в себя воду и выпускали клубы пара. То тут, то там они поднимали на поверхности волн конусообразные холмы пены.
Буря обрушилась на каравеллу, и каравелла ринулась в ее самую гущу. Шквал и судно устремились друг к другу навстречу, словно бросились в рукопашную.
Обе мачты каравеллы перегибались назад, точно пытаясь в испуге отпрянуть от безумствующего ветра.
Однако капитан Манорини хорошо знал свое дело.
