– Спасите! – раздался испуганный вопль.
– И спасем, и сохраним, – насмешливо сказал Великий Сакелларий, выходя из своего укрытия, – тебе, сын мой, мама в детстве не говорила, что красть грешно? А, брат Серафим?
– Сирота я! – понурился келарь.
– А раз сирота, то прочтешь сегодня... нет, сегодня Господь тебя не услышит, ты пьян... прочтешь завтра триста раз «Помилуй мя», а три воскресенья подряд тебе постные. Уразумел, дитятко?
– Уразумел, владыка! – тяжко вздохнул келарь. – Исполню, клянусь Господом!
– Не упоминай всуе имя Господа нашего, когда пьян! – строго сказал старик. – Где еще одна бутылка?
– Какая бутылка, отче? – искренне удивился брат Серафим. – Одна выпита и одну вам нес...
Иннокентий мог бы поклясться, что брат не лукавит. Однако Великий Сакелларий придерживался иного мнения. Легонько хлопнув келаря по широкому рукаву рясы, он хмыкнул:
– А то я келарем не был! Кого хочешь надуть, дитятко? Господа ты еще надуть сможешь, но старого Афанасия – никогда. Доставай бутыль, говорю!
Брат Серафим еще раз горько вздохнул и вынул из рукава полуштоф. Протянув его своему мучителю, он хмуро спросил:
– Епитимью увеличивать будете, отче?
Старик посмотрел на Иннокентия, нахмурил брови.
– А что, боярин, может, и вправду пожалеть запивашку? Келарь опустился на колени и приложился к руке Великого Сакеллария.
– Встань, дурак! – беззлобно отругал его старик. – Никогда не целуй руки пьяному священнику! И епитимья моя недействительная, поскольку я выпимши. А сказ мой будет таков: послезавтра мы проведем ревизию монастырских подвалов. И спаси тя бог, если случится какая недостача! Все уразумел? Ступай себе с богом!
Придя в свою келью, брат Серафим сел на жесткое ложе и обхватил голову руками. Ирод проклятый! Навуходоносор! Страшная слава про него идет – никому он не спускает. Лучше бы келарю два раза по триста молитв наложили в качестве епитимьи!
В ризнице они застали сладко храпящего отца Михаила.
– Спекся Миша, – с грустью сказал старик, – спи, дружок школярный, не будем тебе мешать!
– А поехали ко мне, владыка! – предложил Иннокентий.
– Поехали, – быстро согласился Афанасий, – а баба твоя не будет против? Бабы ваши не чета нашим – съедят и не поморщатся!
– Инге скажу, что важная политическая встреча, – нашелся Кеша, – так что, едем?
– А, давай! – рубанул ладонью воздух старик. – Сегодня у нас четверг будет? Говорят, что в ночь на пятницу сны вещие снятся!
– И часто исполнялись ваши сны, владыка? – поинтересовался парень.
Афанасий пожал плечами.
– А шут его знает, Я завсегда в четверг надираюсь, чтобы утром не помнить, чего снил. Хе-хе!
Картина первая. Отвратительным утром в пятницу 28 апреля (летосчисление здесь не совпадало с земным) Ростислав Алексеевич Каманин сидел в поместном приказе и ворошил груду бумаг, требовавших немедленного просмотра. Напротив сидел Алексей Михайлович, его отец, которого он забрал с Земли вместе с семьей, как и обещал. Близняшки тоже изъявили желание покинуть планету вместе с ее проблемами и, досрочно защитившись, присоединились к отцу и матери.
– Вот и славненько, что с замужеством не торопились! – радовались они. – Теперь тут какого графа отхватим, а то и князя!
Нынче девочки сидели дома вместе с Полиной и разучивали современные бальные танцы. Французский балет того времени представлял собою бесконечную череду шаганий и приседаний, длился уйму времени, и нужно было обладать воистину ангельским терпением, чтобы запомнить все выходы и фигуры. Маша от разучивания танцев отказалась, сказав, что по возрасту ей положено сидеть у стены и ворчать на молодежь.
Но вернемся к утру пятницы. Алексей Михайлович просматривал бюджет на второе полугодие и изредка фыркал. После очередного лошадиного звука премьер оторвался от своих бумаг:
– Что, академик Каманин, уже жалеете о своем согласии на участие в проекте?
– Да нет, – ответил отец, – поражаюсь бессмысленности некоторых податей. К чему, например, налог на орехи? Сбор с покупки кровати? Налог на лапти? Налог на арбузы? На похороны, рождение, печь с трубой и прочие бессмыслицы? У меня такое ощущение, что все эти налоги составлял душевнобольной! Оставить подоходный налог как самый разумный, отдельно НДС для купцов, единый годовой налог для крестьян, ремесленников...
– Эй, батя, стоп! Стоп? – вскинулся Ростислав. – Где ты тут ремесленников видел? Это у нас вымирающий вид! Единичные случаи. Вообще слабость третьего сословия – это самая большая беда России. А то, что есть сейчас, и то, что было сотню лет назад, – не сравнить. Но процесс развития ремесленных гильдий необходимо искусственно ускорить. И не дай бог, будет как в Советской России: куча профсоюзов- жополизов, занимающихся распределением путевок для руководителей и среднего звена. Конечно, попадали иногда на курорты и простые работяги, но тоже с шершавым языком. Я никогда не понимал, зачем вообще в Советском Союзе профсоюзы? Как может председатель профкома защищать интересы работника, если получает зарплату из рук работодателя?
– Согласен, хо-хо, – ответил отец, – идея профсоюзного движения была у нас... э-э... слегка утрирована,
