ты, Семен, сплутовал, обещая нам призовые годы!!! Это все равно что заключенному за хорошее поведение обещать срок накинуть! Это – подлость, вот!
Хранитель чуть было не засмеялся в третий раз, но подумал и решил, что по такому славному деньку очень долго будет донимать ностальгия. Вместо ответа он встал с шезлонга и покинул на несколько секунд балкон. Вернулся уже с пистолетом.
– На! – равнодушно протянул он Ростиславу косок вороненой стали. – Можешь прямо здесь! Я скажу Мастермайнду, что ты наказание отбыл и просто «сгорел на работе». Давай, мадонна миа эль порко маладетто[1], стреляйся!
Ростислав даже не сделал попытки взять «машинку».
– Вы ведь, гады, вместе с наказанием даете и волю к жизни – ни с чем не сравнимое желание быть в этой «тюрьме». Попробуй уйди из кинотеатра, не узнав, чем закончилась премьера. А если эта премьера – единственное кино в твоей жизни... Ладно, а что ты нам за зелье подсунул? Память стирает?
Семен покачал головой.
– Нет, компаньеро, это всего лишь приглушает горечь победы. А я пил вместе с вами, потому что моя должность – отнюдь не райское место, и помнить об этом – я помню, но вот вспоминать! Только вы, братцы-кролики, не делитесь ни с кем подробным устройством Вселенной... хватит того, что я с вами поделился. Хотя мне Мастермайнд ничего не сделает – вы ведь подписали договор. Еще не желаете настоечки?
Волков покачал головой. Профессор сделал то же самое.
– Нет, Хранитель, спасибо. Мы относимся к мазохистам, предпочитающим операции без анестезии. А вот от кофе лично я не отказался бы.
Процедура дальнейшего застолья происходила на первом этаже в Малой столовой (Хранитель как-то упомянул, что случаи торжеств с использованием Большой столовой можно перечесть по пальцам одной руки), где нашу троицу поджидали прибывшие в срочном порядке в Неверхаус маршал Норвегов и генерал- лейтенант Булдаков. Последний не преминул пожаловаться Константину Константиновичу, что бывший подчиненный вскоре обгонит его в чине.
– Не переживай, Палыч, – успокоил его маршал, – ученик должен превзойти учителя.
– Угу! – мрачно ответил Булдаков. – Только учитель обычно к этому моменту умирает, согласно сценарию, чтобы не видеть своего позора.
– Палыч, – укоризненно сказал Константин Константинович, – я, конечно, тобой очень дорожу, ты, можно сказать, у меня незаменимый. Но если захочешь покончить с собой – я тебя вполне пойму и одобрю.
– Типун вам на язык! – всполошился Олег Палыч. – Я еще правнуков не баюкал! Жить только начинаю, еще про пенсию генеральскую не думал! Я вообще, может, тоже маршалом мечтаю быть.
– Мечтать не вредно! – заметил Хранитель, кладя себе огромный кусок пирога с зайчатиной. – Я тоже мечтаю... иногда.
– Любопытно, о чем? – любезно поинтересовался Каманин. Он из десертов, как мы знаем, признавал лишь один, поэтому ковырял десертной ложкой полукилограммовый кусок ванильного мороженого, щедро сдобренного вишневым ликером.
– По-всякому бывает! – уклончиво ответил Семен. – Например, мечтал на позапрошлой неделе о небольшой баньке на берегу реки... попарился вволю – и бултых в воду! Красота!
– Будет вам банька! – пообещал Ростислав. – На берегу озера. Я вам лично преподнесу в дар небольшую дачу со всем необходимым! Вас озеро устраивает?
– Устраивает. Профессор, мне в самом деле будет приятен такой знак внимания.
Хранитель задумался. Из раздумий его вывел тактичный вопрос маршала Волкова:
– Простите, Хранитель, разве не в вашей власти построить хоть сауну на берегу Байкала? Ведь при вашей должности что построить, что отнять – ничего сложного.
Семен с сожалением посмотрел на маршала. Вот она – логика военного! Вот она во всей красе.
– Боги, по вашей логике, тоже могут взять, что хотят, но отчего-то существуют жертвенники. Ведь дорог не подарок, дорого внимание!
Пораженный Константин Константинович, всю жизнь окруженный семьей и заботами о ближних, случалось, был рад и спокойному вечеру в одиночестве... не понять нам, не оценить того, что имеем. Что, потерявши, плачем злыми слезами. Тут владыка о баньке возмечтал! Хорошо, будет ему кусок внимания и на родном Унтерзонне! По возвращении прикажет маршал построить при Бобруйске в заповедном месте небольшую «заимку» для дорогого и высокого гостя.
Вслед за этим лирическим отступлением мужчины принялись обсуждать дела насущные. Андрей Константинович рассказал о посещении Земли и о делах, вершимых на Гее. Маршал с генерал-лейтенантом не могли удержаться от парочки советов, слово за слово – заспорили. Булдаков считал, что зря Петра престола лишили, это был великий человек. Ростислав от этих слов вошел в азарт и принялся доказывать, что величие Петра превышало величие самой России, привел в пример Людовика Четырнадцатого, при котором половина Франции была пропита и сожрана.
Булдаков отбрехивался фразами, прочитанными в учебнике «История России» за пятый класс, глубже не копал, но по природе имел свое мнение и менял его крайне неохотно. Ростислав же сыпал цифирью и фактами, генерал-лейтенанту вообще неизвестными, чем вводил того в смущение. Обстановку спас Норвегов, принявшийся взахлеб рассказывать сыну о семье, новостях Бобруйска и проделках внуков. Андрей Константинович сказал, что заберет детей и внука самое большее через год, после того, как город на Чудском озере будет заложен.
– Как хоть град сей назвать решили? – спросил Булдаков. – Не Санкт-Питербургом, я чай?
– Свято-Софийском, – ответил Ростислав, – городом святой Софии.
– И, конечно, имя царицы земли русской никак не повлияло на ваш выбор? – хмыкнул недоверчиво маршал.
