Каманин чертыхнулся. Бери вот и объясняй, башка твоя несдержанная.
– Это английский, – любезно поправил он, – строка из песни, уважаемый Алексей Никитич, весьма популярной у нас на родине. Михалыч, уважь нашего гостя, изобрази на своем ситаре священный опус!
Иннокентий немного покряхтел, подождал, когда карета тронется, а затем достал из-под сиденья упакованную в чехол гитару. Пробежался легонько по струнам для проверки настройки, а затем негромко запел:
So close no matter how far
couldn’t be mach more from the heart
forever trusting who we are
and nothing else matters…
– Странный стиль игры! – отозвался князь Алексей, когда утихли последние ноты. – Да и манера пения... я никогда не слышал, чтобы так пели.
– Мы все со странностями! – уклончиво ответил Ростислав. – А поэты, говорят, вообще. Вы, любезный князь, слыхали когда-нибудь о стране с названием Япония?
– Где это? – вопросом на вопрос ответил князь. – Я считал, что знаком со всеми странами. Но такого названия, признаться, не слыхал.
– Есть такая страна! – продолжил беседу уже Иннокентий – он лучше владел предметом. – Да что страна! Целая культура! Целая культура на одном маленьком острове. Так мы не об этом. Не обладая философией японца, смысл их литературных творений вообще не понять... перевод с языка звучит обычным набором фраз, и непонятно, почему тот же Мацуо Басе с его «Соломенным плащом обезьяны» настолько популярен. А ведь он – наш с вами современник.
– Простите, – не понял Одоевский, – а почему вы заговорили о Японии? Нам предстоит туда путешествие?
Ростислав чертыхнулся во второй раз.
– Нет, Алексей Никитич, – сказал он, – сравнение с Японией было чисто эфемерным. Впрочем, поскольку вы являетесь главой Сибирского приказа, вам предстоит еще многое узнать об этой стране.
– Ох! – вздохнул князь. – Не были бы вы столь любезны, Иннокентий Михайлович, передайте кучеру, чтобы остановился. Мне непременно нужно облегчиться. Спасибо!
Когда он вышел в придорожные кусты, Ростислав посмотрел на сконфуженного Иннокентия.
– Ты бы ему еще анекдот про китайскую пишущую машинку рассказал! – фыркнул он.
– Между прочим, – заметил Кеша, – японскую тему затронул ты.
Вот япона мать! Ростислав постучал пальцем по лбу и поклялся следить за своими мыслями. Еще бы завел с князем беседу о порноиндустрии! Тут вернулся повеселевший Одоевский и взахлеб заговорил о своей любви к блюдам из рыбы. Одно лишь омрачало князя. Чрезвычайно богатая фосфором и витаминами A и D пища вызывала у достойного князя Алексея банальный понос. Он страдал, но отказаться от ломтика- другого рыбного филе было выше его сил. После третьей остановки за пять верст Ростислав остановил уменьшившийся наполовину поезд и потребовал к себе фельдшера.
– Пабло! – обратился он к сержанту на итальянский манер. – У тебя в котомке угольку активированного супротив диареи не найдется? Чего-то наш Алексей Никитич занедужил.
– А як же ж! – воскликнул бравый эскулап. – Есть такое дело. Но я бы советовал вечерком сосновых шишек заварить в котелке – всю хворь как рукой снимет.
– Спасибо! – прокряхтел бедный князь, когда ему в пасть засыпали горсть черных таблеток, и он судорожно сглотнул их, запив водой. – Бог мой, они что, живые? Во рту вдруг как забулькало!
– На здоровьице! – улыбнулся фельдшер. – Я после такого обильного стола тоже парочку капсул мезима принял – сразу легче стало.
– А ну-ка, друг любезный, – вмешался Иннокентий, – дай и мне этого мезима. У меня такая тяжесть в желудке, точно у акулы, которая наглоталась железных ядер.
– Дай и мне! – протянул руку Ростислав.
Лекарь щедро одарил объевшихся бояр лекарством и заторопился к себе в повозку. Поезд еще не тронулся, как Ростислав крикнул бровастому Овдокиму, наделенному ассоциативной кличкой Леонид Ильич.
– Леонид Ильич, спой что-нибудь!
– Конфетки-бараночки! – загундосил Овдоким во весь голос.
В головной карете Ростислав с Иннокентием едва не надорвали животы.
Почти девяносто верст отделяли крепость Гдов от древнего Пскова, девяносто верст – почти двести километров. Но за длинный световой день наши путешественники так и не смогли добраться до цели, пришлось заночевать в живописном месте на берегу Чудского озера, не доехав до Гдова верст пятнадцать. Кареты и повозки поставили по-казачьи – кругом – и наскоро поужинали захваченными монастырскими припасами. Затем утомленные долгой дорогой путники завалились на боковую.
Ночь прошла совершенно спокойно, если не считать звуков, издаваемых лесными обитателями: уханьем совы, заячьим писком и чьим-то тяжелым топотом. Ранний рассвет заявил о себе туманом и сыростью, заставив раздуть потухшие за ночь костры и собраться у них.
– С-сколько время? – поинтересовался Иннокентий у молчаливого премьер-министра, выбивая зубами чечетку.
– Начало шестого, – буркнул тот и закрыл глаза. Раз туман позволяет поспать, то почему бы этого и не сделать.
