девяносто – до Софьеграда. Государыня повелела считать версты до границы земли русской, а на границе той красовался бельмом на шведском глазу Псково-Печерский монастырь. Был он еще на добрых пятнадцать верст северо-западнее Изборска. Но лавра стояла в сторонке, а Изборск расположился на Рижском тракте. Поэтому вряд ли можно было предполагать, что шведы ради захвата обители будут пробираться густыми дебрями, окружавшими южный берег Псковского озера.
В спешке собирались войска из Тверской, Псковской и Новгородских губерний, стягивались в мощный защитный заслон перед плацдармом едва ли не самой высокой точки возвышенности Ханья, откуда брали начало реки Пимжа и Педедзе. Здесь местность была холмистая, покрытая редколесьем, а к югу и северу ландшафт становился низменным: к югу болотистым, а к северу аж до самого озера равнину покрывал девственный дремучий лес, по которому не то что пушки катить, на лошади было не проехать. Пеший человек рисковал в любую минуту уцепиться ногой за корягу и рухнуть носом под выворотень, где устроил дневку нажравшийся малины косолапый.
Генерал Волков на вездеходе объехал и исследовал все укромные местечки, в которых можно было разместить засады и заградительные отряды. Заградительные – не для того, чтобы подбадривать своих, а чтобы корректировать продвижение противника. На самых краях флангов Андрей Константинович разместил по полку ревенантов с таким расчетом, чтобы они не создавали погоды, а при надобности оказали помощь основным силам. Всю тяжесть удара шведской армии должна была принять центральная линия, укомплектованная контрактниками-трехгодичниками. В течение трех лет рекрутов, подписавших контракт, учили нелегкому солдатскому ремеслу, кормили от пуза, платили немалые деньги, а теперь им предстояло доказать, что свой хлеб они жевали не зря.
Стороннему наблюдателю начала восемнадцатого века показалась бы несколько странной такая подготовка: вначале по высохшему болотцу проскакали несколько высших офицеров в сопровождении эскадрона боевого охранения – они производили рекогносцировку местности; затем под вечер заявился вездеход с прибывшими инкогнито генералами Волковым и Степановым. Они долго бродили среди засохших кочек, поросших кладонией, старательно черкали в планшетах, нудно размахивали руками, обсуждая насущные вопросы.
– При всем моем уважении, Андрей Константинович, – горячо говорил Василий Кузьмич графу Волкову, – только оборона. Я понимаю, что вы три года обучали свою армию, но пусть сидят в обороне. Искусство наступления – это нечто иное. Наступление подразумевает собой синхронную и слаженную деятельность всего сложного механизма армии: от командующего до каптера. Ваши необстрелянные солдаты зароются в землю при первых залпах пушек, и никакой силой их не подымешь в атаку! Давайте смотреть правде в лицо! Ни в каких серьезных боевых действиях наша армия участия не принимала! Дай бог им пересидеть в окопах, пуляя из-за укрытий в неприятеля.
– Вы так считаете? – хмуро спросил граф. Он тешил себя надеждой, что взращенная под его крылом армия годится для серьезных дел.
– Тут и думать нечего, – перевел дыхание Степанов, – я не спорю, наши солдаты хорошо обучены сражаться с гипотетическим противником! Но подготовлены они
– Ну, вы, Василий Кузьмич, загнули! – рассмеялся Волков. – Масштабы у нас разные. Там у Гитлера было пять с половиной миллионов солдат, а здесь у Карла – тридцать пять тысяч человек. И то, если к нему успеет присоединиться генерал Штромберг с подкреплением, которое во всех «правильных» исторических книгах именовали сикурсом.
– Не многовато ли у Карла генералов? – усмехнулся Степанов. – Еще буквально пару лет назад я не знал ни одного, а нынче с полдюжины назвать смогу не напрягаясь. А еще есть адмиралы, наверное...
Собеседники замолчали на несколько минут, а затем снова принялись обсуждать грядущую битву, в которой молодая русская армия должна была получить боевое крещение. Побродив по окрестностям болотца около часа, генералы загрузились в вездеход и передислоцировались на пару километров севернее – туда, где сосновое редколесье плавно сменялось лиственными березово-осиновым рощицами, а затем и вовсе превращалось в непролазную чащобу. Степанов нанес на свою карту соответствующую пометку и подвел итог:
– Значит, Андрей Константинович, вот что мы имеем: от южного болота до северного леса расстояние почти двадцать километров. Рижский тракт – примерно посредине. Двадцать километров – такую дистанцию по фронту в двадцатом веке Боевой Устав предписывает оборонять силами полка, то есть – двумя тысячами бойцов.
Волков хмыкнул.
– Вы, Василий Кузьмич, не забывайте, что мы не в двадцатом веке. Здесь группа из десяти—двенадцати вояк ни в жизнь не удержит стометровый рубеж. Особенно когда на них попрет кавалерия...
– Да, – тяжко вздохнул Степанов, – нам хотя бы винтовки Мосина или Манлихера! Толку с этих мушкетов! Шесть залпов в минуту максимум, и то только потому, что вы исхитрились приспособить ваши ружья под патроны. Отчего не пойти дальше и не придумать магазин патронов на восемь—двенадцать?
Волков рассмеялся.
– Оттого, что в таком случае проще вооружить наших бравых молодцев автоматами СТЭН-2, которые можно изготавливать прямо в кузницах. Честная победа над сильным противником – лучшее средство для поддержания морали. А также лучший способ повергнуть противника в уныние. Наша Русь-матушка давно не одерживала чистой победы, так пусть народ порадуется.
– Если победим, – вскользь заметил генерал-майор.
– Должны победить! – убежденно произнес Волков, опуская тяжелый кулак на ладонь. – Иначе нам здесь делать нечего.
Погожим августовским утром генерал Басманов в сопровождении генералов Волкова и Шереметева инспектировали урочище Паниковичи, где полным ходом шли инженерные работы. Басманов то и дело издавал удивленные восклицания, а Борис Петрович Шереметев вторил ему, ибо укрепления, возводимые генерал-инженером Степановым, никак не напоминали знакомые им флеши, люнеты и реданы.
– Голубчик, да кто же так воюет! – воскликнул граф Шереметев голосом Маврикиевны. – Контрвалация строится лишь когда необходимо запереть неприятеля в осажденной крепости! И редуты ваши несколько странны!
– Борис Петрович! – укоризненно покачал головой Волков. – Сие не контрвалационная линия, сие –
