— Пятьдесят процентов. Сейчас! И еще двадцать пять — в случае суровой необходимости. Пусть они будут нашим «стратегическим резервом». Явных «троцкистов» не выпускать вообще. Эта публика только и мечтает о том, чтобы посеять смуту в армии, а затем раздуть мировой пожар. Вы сомневаетесь в моих словах, товарищ Волков?
— Нет, Иосиф Виссарионович. Я прекрасно знаю историю зарождения интеллигенции в России…
— Вот-вот. «Интеллигентами» этих военспецов представить трудно, но действуют они по методике «народовольцев». Тем более, товарищ Волков, вы утверждаете, что Красная Армия перегружена командирским составом…
— Точно так, товарищ Сталин, перегружена. Можно для сравнения привести штаты любой зарубежной армии…
— А вот этого не нужно. Я осведомлен о штатах немецких и французских дивизий. Товарищ Берия, вы уверены, что мы сможем обойтись без комиссаров? Я лично — не уверен.
Волков поджал губы. В отличие от присутствующих товарищей, он служил в армии без комиссаров и замполитов. Причем, не в одной.
— Хорошо, — сказал он, — возможно, в этом что-то есть. Тогда давайте приведем комиссаров, замполитов и прочих политруков к нормальному количеству! Скажем, одна штатная единица на полк?
Теперь уже поджал губы Сталин.
— Политрук не капеллан. У него приход больше. Я думаю, что одной единицы на батальон будет достаточно. Если вы не боитесь, что бойцы Красной Армии будут политически неграмотны и сомневаться в своем правом деле. Но лично мое мнение, что вы, товарищ Волков, здесь ошибаетесь.
— Солдат не должен быть политически грамотен. Солдат должен быть мастером ратного дела. А если ему загружать голову всякими лишними идеями, то… Да вспомните вы, Иосиф Виссарионович, печальный конец Мировой войны, когда всяческого рода агитаторы разложили морально вполне боеспособную армию, и вместо лавров победителей Россия получила еще четыре года Гражданской войны! Уж давайте не будем касаться политической подоплеки и обратимся только к социальной! Разве этот народ не заслужил покоя и спокойной, мирной жизни? Заслужил!!! А я вам говорю, что при существующей организации Вооруженных сил Советскому Союзу обеспечено еще пять лет войны, разрухи, голода и прочих прелестей!
Лаврентий Берия почуял приближение грозы и испросил разрешения удалиться. Сталин молча кивнул и принялся гулять взад-вперед по кабинету. У них с Гитлером было много общего. В том числе и эта привычка — мерить кабинет шагами в периоды раздражения. Но если Адольф Алоизович носился, как угорелый, заставляя взлетевшие со стола бумаги кружиться в хороводе, то Иосиф Виссарионович гулял медленно, инертно. Волков даже подумывал, что ему, как резиденту высших сил, пришел логический конец. Наступило то мгновение, когда Вождь Народов мог попытаться избавиться от навязчивого советника и проверить его способности к естественной смерти. В самом деле? Почему нельзя подстроить обстоятельства, чтобы сомнений не было даже у Бога?
— Значит вы, товарищ Волков, утверждаете, что я виноват в смерти еще неубитых людей? — тихо спросил Сталин, остановившись напротив окна и набивая трубку.
Андрей Константинович пожал плечами. Что ему еще оставалось делать.
— По-моему, бессмысленно упрекать руководителя страны в жертвах среди его подчиненных. Эти жертвы были, есть и будут всегда, пока существует государство. Но вдвойне честь и слава императору, что теми или иными действиями уменьшает число этих жертв. Я лишь утверждаю, что наступил момент, когда нужно прекратить бить своих и нужно начинать учиться бить чужих. Если бы у нас было время, Иосиф Виссарионович, я бы смог вам рассказать и показать немало позорных моментов, которые отнюдь не прибавили славы нашей стране на мировой арене. Неужели вам не интересно узнать, в каких местах нам надают по шее… фигурально выражаясь?
Сталин раскурил свою трубку и уже успел сделать несколько затяжек. Стоя как ангел, окутанный клубами курений, он тихо произнес:
— Интересно. И время для этого есть. Заряжайте свою адскую машинку. И еще… запомните, товарищ Волков, я — не император.
— Прошу прощения, Иосиф Виссарионович, — хмыкнул Волков, — но традиции сильнее законов. Корона Российской Империи не есть вещь материальная, как впрочем, любая объективная реальность… апостериори.
В течение нескольких часов Волков знакомил главу государства с обстановкой накануне очередной мировой войны: рассказывал о грядущих успехах немецкого оружия, освещал промахи и провалы земляков и единоверцев. Подробному анализу была подвергнута Финская кампания и сражение при Халхин-Голе. На первый взгляд, удачная война в Монголии, была подвергнута особенно резкой критике со стороны Волкова.
— Закидали япошек шапками и уверовали в свою исключительность! — ядовито комментировал Андрей Константинович, — а, между прочим, так воевали еще при царе Горохе! Руководство возложат на «товарища Жюкова» — диавола в генеральской форме. У меня стойкое впечатление, что он не солдат ведет к победе, а гонит баранов на жертвенный стол.
В отличие, скажем, от Ленина, Сталин умел работать с цифрами. Он немедленно затребовал точные сведения о принявших участие в сражении, состав войск, привлеченных к операции, а также количество погибших с той и другой стороны. После этого он бегло пересмотрел отчет о Финской кампании.
— Ничего хорошего! — это на памяти Волкова было впервые, когда вождь обошелся без своего «карашо», — похоже, товарищ Волков, вам удалось меня загнать в угол. Мне придется уверовать в то, во что верить не хотелось. Что половина нашей техники морально устарела, не успев даже побывать в боях; что структура нашей Красной Армии далека от оптимальной, и нужной при развертывании войск оперативности не обеспечивает; и самое главное: противник нас превосходит в настырности, мастерстве и в умении учиться. Так ведь?
— Да, товарищ Сталин, — пока других преимуществ у него нет. Однако у меня есть сведения, что Гитлеру тайно помогает Америка. Точнее, кое-кто в Соединенных Штатах.
— У нас тоже есть такие сведения! — произнес вождь, — проклятие! Этот чертов Рузвельт является президентом, но из-за этой хваленой демократии ничего не может поделать со своими бонзами, что возрождают в Германии военную промышленность. Но как они на словах осуждают фашизм!
Уставший Сталин посмотрел на уставшего Волкова и взял трубку внутреннего телефона.
— Александр Николаевич, распорядитесь, чтобы доставили ужин на двоих человек!
На другом конце линии голос Поскребышева ответил, что буквально через десять минут ужин будет на столе. В ожидании его Иосиф Виссарионович предложил гостю выпить по стакану вина. Потянулась неспешная беседа: Сталин задавал вопросы о будущем, а Андрей Константинович честно отвечал. На вопрос о грузинском вине пришлось сообщать правду:
— В коммунистические времена будет страшным дефицитом. Народ станет потреблять в основном азербайджанский портвейн и плодово-ягодное местного разлива. После развала СССР для пополнения бюджета войдет в моду дешевое суррогатное вино — на основе ароматизаторов и спирта не самого лучшего качества. Дорогих вин будет хватать, но «партейцы» станут предпочитать водку. Есть такой Никита Сергеевич Хрущев… вот после него и войдет в моду употребление крепких напитков номенклатурой.
Сталин болезненно поморщился.
— Мои врачи говорят, что чрезмерное потребление крепких напитков плохо действует на печень.
Волков хмыкнул, но ничего не успел сказать, потому что внесли поздний ужин. Картофель с рыбным ростбифом. Сырные оладьи и неизменный вечерний кефир для Сталина.
— Что принести вам, товарищ Волков? — поинтересовался Поскребышев.
— Благодарю, — отозвался Андрей Константинович, — я поддержу товарища Сталина кефиром. Вещь полезная, особенно на ночь.
Сталин ничего не сказал, лишь усмехнулся в усы. Но когда Поскребышев вышел, спросил:
— А правда, товарищ Волков, что вам уже за шестьдесят?
Собеседник улыбнулся.
— Вам, товарищ Сталин, скажу как на духу. Где-то около шестидесяти. Плюс-минус несколько лет. Когда большую часть жизни проводишь в таких местах, где даже само понятие времени непостоянно, как-то возраст теряет свое значение. Четверть века — здесь, еще четверть — в другом месте, десять лет — в
