— А я — Иван Михайлович, — представился Кречко, — имею звание старшего майора.
— А молодой человек?
— Адъютантом я у товарища Волкова, — покраснел парень, — Алексеем меня звать. Если в дороге захотите чайку испить, с удовольствием вам принесу.
«Господа генералы» засмеялись.
— Ишь, какой адъютант нынче прыткий пошел! — покачал головой Кречко, — не смущайтесь, Алексей. Девушки — они внимания требуют.
Светлана задумчиво сдула со лба прядь волос. Девушкой она себя давно не считала, молодого человека по имени Алексей была старше на дюжину лет, а вот моложавый комиссар ей понравился. Сколько же ему лет? Сорок? Пятьдесят?
— Спасибо вам огромное! — поблагодарила она, — я как-то не дружу с верхними полками.
— Не за что! — сказал Волков, — в детстве я любил ездить на верхних полках. Никому не мешаешь ты и никто не мешает тебе.
Пока расположились, пока перезнакомились, поезд тронулся. За окном стало темнее от дыма паровоза, запах которого проникал даже через затворенное «на зиму» окно. Кречко сопел в своем углу, делая Алексею какие-то странные знаки и указывая глазами на почти накрытый стол. Показывал четыре растопыренных пальца, намекая, что количество пассажиров купе увеличилось на одного (одну). Алексей вопрошающе посмотрел на Волкова и принялся заканчивать сервировку «по-походному». В это время Светлана и Волков разговаривали о поэзии. То есть, Светлана разговаривала, а Андрей Константинович следил, чтобы не ляпнуть что-нибудь этакое… из Евтушенко или Вознесенского. Которых, в принципе, и не читал никогда. Ему больше был понятен Есенин, нежели «буревестники» его современности.
— Андрей Константинович, мы ждем команды! — напомнил истосковавшийся Кречко.
Волков очнулся от переполнявшей его душу лирики и плотоядно посмотрел на сервированный стол.
— Прошу вас, уважаемая Светлана…
— Леонидовна, но это не существенно!
— Светлана Леонидовна, присоединяйтесь к нашему столу, — простодушно сказал он, — пока едят солдаты спокойно дети спят.
— Не поняла? — очаровательно выстроила брови «домиком» женщина.
— Гиперболическая аллегория, — наморщил память Волков, — прошу не путать с параболической антенной.
За ужином много разговаривали о музыке и живописи. Разговаривала Светлана, а остальные мужчины ей внимали. В этой области разговор мог поддержать только Андрей Константинович, да и тот боялся попутать эпохи и рассказать о становлении русской школы живописи в начале восемнадцатого века под руководством французских мастеров. Особенно, когда в отечественной истории никогда и ничего подобного не наблюдалось.
После ужина военное красноречие убедило Светлану достать гитару из футляра и спеть несколько романсов. Голос у нее был низкий и бархатистый, чуть ниже чем у Жанны Бичевской. «Окрасился месяц багрянцем» в ее исполнении был очень неплох. Этакие сочные переливы, заставляющие разгибать мужские спины и втягивать намечающиеся животы.
— Я тоже немного на гитаре играю… играл, — признался Волков.
— Ну, так спойте что-нибудь, — предложила Светлана.
Кляня себя за свою непредусмотрительность, Андрей Константинович взял шикарный инструмент и к своему удивлению обнаружил на нем семь струн.
— У-у! — сказал он, — это — неправильная гитара. Я только на шестиструнной играть умею… умел.
Тут он понадеялся, что его оставят в покое. Но Светлана слегка наморщила свой очаровательный лобик и сказала, что это — беда поправимая. Конечно, у нее дома есть всякие гитары, но для того, чтобы превратить семиструнку в ее испанский вариант не надо быть Страдивари. Снимается самая верхняя струна и строй гитары перестраивается из Ре-Си-Соль в Ми-Си-Соль-Ре-Ля — вот и все дела. Только ей интересно вот что: шестиструнная гитара — штука в стране редкая. Не всякий преподаватель по классы гитары ей владеет. Очевидно, что товарищ Волков исполнял свой интернациональный долг в Испании и там пристрастился к шестиструнке?
— Лично товарищ Баамонде играть учил! — фыркнул Волков, — я ведь не невесть какой игрок…
— Не прибедняйтесь, товарищ командир! — засмеялась Светлана, протягивая настроенный под шесть струн инструмент.
…До половины одиннадцатого в купе была тишина. Игрок Волков был неважнецкий, певец… певец и вовсе не ахти. Но песни Высоцкого, Цоя, Шевчука, Макаревича, Григоряна (естественно, исполнявшиеся впервые) не оставили равнодушным даже Ивана Михайловича. Когда же под занавес Андрей Константинович спел несколько хитов «Арии» и «Мастера», публика была в культурологическом шоке. В открытых дверях купе теснилась молодежь, жадно внимавшая текстам, временами извергавшая религиозные стоны и вздохи.
— Прошу прощения, время уже позднее. Да и я гитару несколько лет в руки не брал.
Он смущенно потряс опухшими пальцами левой руки. В прошлой реальности они с Иннокентием Симоновым частенько играли на две гитары: Симонов вел соло, как наиболее виртуозный музыкант, а на долю Волкова доставался ритм.
— Товарищ командир, ну пожалуйста, еще одну — попросили пассажиры. Волков грустно улыбнулся и подул на пальцы. Митяева не мешало бы в финале.
В половине первого вагон спал. Лишь у окна напротив их купе Светлана строго допрашивала комиссара госбезопасности. Сам того не зная, он произвел маленькую революцию в музыке.
— Вы кто? — спрашивала она его, — брат Стрелки из кинофильма? Не может быть, чтобы были такие песни, о которых я не знала.
— Почему? — простодушно спросил он.
— Потому что автору или Сталинскую премию давать надо, или его арестовывать. Пока подобное творчество не одобрено наркоматом по культуре — это я вам как профессионал говорю. Признайтесь, что это — ваши песни, не правда ли, товарищ командир?
— Не мои… приятелей.
— Талантливые у вас приятели, я вам скажу! — восторженно прошептала Света, — надеюсь, у них все благополучно?
Он задумался.
— Относительно. А как с вами? Почему такая молодая, симпатичная, и без мужа путешествует?
Светлана горько вздохнула:
— Не всем принесло славу испанское небо. Муж мой пилотом «Чайки»… был. Два года уже… как был. Зачем нам нужна была эта Испания, Андрей Константинович? Что мне говорить детям?
Волков сжал губы и пристально посмотрел на нее.
— Света, летчику нужно летать. А боевому летчику — вдвойне. Иначе нельзя. А вдруг война — его собьют в первом же бою…
— Я все понимаю… но ведь сбили его где-то там. Далеко! Он ведь не Родину защищал!
— Защищал, Светлана Леонидовна. Если бы ваш муж вернулся, то он смог бы подготовить много молодых пилотов. Неправда, что он погиб бесцельно. Цель есть всегда, просто иногда она замаскирована. Конечно, вам от этого не легче, но лучше пусть дети знают, что папа разбился на войне, а не отравившись
