кто-нибудь. А там уж предоставьте царить одной Вере Кирилловне, пусть хоть там не будет этого вечного беспокойства, этой неверности, этого плена. У Веры Кирилловны. Подле Веры Кирилловны.
Шайбин стоял в такой задумчивости, что Васе показалось на этот раз, будто Алексею Ивановичу дурно. Тогда же пришлось ему впервые увидеть ту короткую, ужасную судорогу, сведшую Шайбину лицо, которую до этого Шайбин тщательно скрывал от него, как и от других. Васе показалось, что Алексею Ивановичу дурно, что ему необходимо помочь, но он не знал, как утешают людей, да еще сорокалетних мужчин с загадочным прошлым — для Васи прошлое Алексея Ивановича было вполне загадочно. Берут ли их за руку и отводят куда-то, или приносят им воды, или, наоборот, делают вид, будто ничего не замечают в их состоянии?
Проходили минуты, Шайбин все стоял у двери. В гостинице было тихо, не такое было время, чтобы шуметь, люди, что проживали здесь, ложились поздно, и от алкоголя сон их к утру становился особенно крепок. Вася все стоял подле Алексея Ивановича. Он спросил, верно уже не в первый раз:
— Кто здесь живет?
Шайбин опять не ответил, но из противоположной двери высунулась растрепанная голова Наташи. Кратко взглянув на стоящих в коридоре, чтобы сейчас же опустить заспанные глаза, Наташа прикрыла вспухшее лицо рукой и, зевая, сказала:
— Что вы шумите, как баре! Она, может быть, у Мерички, в номере сорок первом. — И тотчас закрыла дверь.
Но Алексей Иванович и не оглянулся на нее — он быстро прошел в глубь коридора.
Когда Нюша появилась в дверях в Меричкином капоте, который был ей длинен, с лицом испуганным и розовым от сна, Шайбин почувствовал, что Илья значит в его жизни слишком много. Нюша была здесь, она не ухала с ним — нет, Илья не обманул его, пока Шайбин спал, приняв свои порошки!
Он взял ее за руку, которую она сначала ни за что не хотела ему дать, и почти насильно вывел ее из комнаты в коридор.
— Так ты не ухала с ним? — спросил он, и доля злой радости за свободу Ильи была в его словах.
— Он не взял тебя и уехал?
— Я знаю, что он уехал, — сказала она, робея. — Оставь меня, ты с ума сошел.
— Я оставлю тебя, но здесь Вася, смотри Василий Степанович! Почему он здесь? Ты что-нибудь понимаешь?
Нюша обернулась, глаза ее расширились.
— Боже мой, — воскликнула она, — зачем вы здесь? Я послала его, чтобы он успел удержать вас… Вы разминулись!
Шайбин и Вася в одинаковом удивлении стояли перед ней, а она все ломала свои тонкие руки. У нее хватило мужества прикрыть Меричкину дверь и выйти на середину коридора. Она не спускала глаз с Васи, словно все в нем было ей до боли любопытно и близко ее касалось. Она вошла к себе и позвала его за собой и он молча послушался, пригнув голову к груди, ве зная, куда девать руки.
Когда Шайбин услышал голоса, в Нюшиной комнате, он почти бежал от них. Нюша говорила громко, с какой-то необычайной твердостью, и звук ее голоса догнал Алексея Ивановича на лестнице.
— Я должна вас предупредить, что это я услала Илью Степановича сегодня утром, — говорила Нюша, — У меня была надежда, что он застанет вас, ведь телеграмму Адольфа вы еще не могли получить, ту, что была послана вчера вечером от имени Ильи! Ах, Илья решит, что это я нарочно отправила его, чтобы облегчить Адольфу вашу отправку в Россию!
— Я ничего не понимаю, — сказал Вася в раздражении, — вы знаете всех: и Илью, и Адольфа, и Алексея Ивановича, но телеграмма была от третьего дня и я ее спокойно получил. Я думаю, что нам и говорить-то с вами не о чем.
— Они послали ее в субботу! — воскликнула Нюша. — Они через меня услали Илью Степановича!
— Я уйду, если вы мне не скажите, при чем тут вы.
— Мне нет времени рассказывать вам, кто я такая. Вы понимаете ли что значит для меня, если Илья решит, что я его услала с целью? что я держу руку Келлермана?
— Нет, не понимаю.
— Молчите! Боже мой, как вы не похожи на него. Вы должны сейчас же ехать обратно, слышите? Я дам вам денег.
— Мне обратно ехать? — изумился Вася. — Да вы что, в уме?
Он видел в Нюше какую-то сумасшедшую, которая вдобавок мешается не в свое дело.
— Я то в уме! — вскричала Нюша, заливаясь краской, — да вы не в уме, вот что! Куда вы едете? Вы знаете, что такое Адольф?
— Еду я в Россию, оттого, что здесь больше не могу, — произнес Вася хмуро.
— А там что же?
— А ничего. Вероятно, плохо, да зато свободы меньше. Не знаю, что здесь с собою делать.
Нюша поглядела на него и в глазах у нее встали слезы.
— Бедный мальчик, — сказала она (Вася досадливо покраснел).
— Месяц тому назад и я, может быть, с тобой поехала бы! Пропадешь ты там, вот что.
И Вася не ответил; он сидел в кресле, том самом, где третьего дня утром сидел Шайбин, — другого, впрочем, в комнате и не было. Нюша подошла к нему близко, близко так, что ее колени пришлись между его колен.
— Милый, — сказала она со слезами в голосе, — не уезжай!
Он испугался, что она вот-вот дотронется до него нежной рукой, до него, до грубой куртки, пролинявшей подмышками, увидит его, может быть, не совсем чистую шею.
— Милый, — повторила она, — тебе не надо ехать, возвращайся к маме, Ильюше. Я-то знаю: другой дороги тебе нет.
Вася грубо отодвинулся от нее.
— Оставьте меня в покое! — пробормотал он. — Чем вы собственно, говоря, занимаетесь? — И он усмехнулся.
Она не сводила глаз с него, она присела на стол и положила руку ему на широкое плечо.
— Нет для вас другой дороги, как всем под крылышко к Вере Кирилловне, — сказала она с мукой, и вдруг слезы побежали у нее по лицу. — Ты даже не знаешь, зачем ты бежишь от нее. Я письма твои к Адольфу читала, я мечтала о тебе, думала: вот еще один, который, может быть, меня с собой возьмет. А теперь — нет! Слышишь: некуда бежать тебе из дому. Я тебе денег достану. Мама ждет тебя.
Она, не таясь, плакала и не вытирала слез. Вася не знал, как ему быть, он решил еще раз попытать грубости.
— Вы могли бы, кажется, чужих писем не читать. Мне не десять лет, чтобы меня Верой Кирилловной стращать… И на ты я с вами не переходил.
— Что ты! Господь с тобой! Разве я стращаю? Я говорю с тобой, как мог бы со мной Илья говорить: послушайся меня, поверь мне. Не можешь?
Васе делалось жарко; он все более отворачивался от Нюши.
— Что бы ты ни хотел, я все сделаю, — говорила она, — ты Адольфа и не увидишь: сегодня же вечером посажу тебя на поезд, билет куплю… Хочешь, я поцелую тебя? — сказала она вдруг совсем тихо и печально, ища рукой его руку — хочешь, сегодня вечером приходи ко мне?
Слезы лились у нее из глаз; она сжимала его пальцы и робко смотрела на него. В это мгновение Вася почувствовал, как сердце его на секунду остановилось. Где, где и когда чувствовал он в руке вот такие нежные и прохладные пальцы?
Возможно, что это было во сне, и сон этот был не столь давним, где голос Ильи и хруст конверта огромной важности заставили его дрожать от ужаса и стыда. И тогда, точно так же руку его поймала чья-то маленькая рука. О, как сладостно, как дивно было это прикосновение! И каким неповторимым казалось оно!
Он повернул лицо к Нюше, не зная, как взглянуть ей в глаза.
— Вы плачете? — сказал он, чтобы что-нибудь сказать в смущении, которое его душило. — Я уйду лучше, я приду потом; попозже, когда вы успокоитесь.
Она выпустила его руку. Он встал, но как мог он уйти вот так, после того, что она ему сказала? Или у
