Дункан покачал головой:
– Я останусь в лагере до утра. Утром ты отправишься домой, а я займусь делом.
– Мне пора, Дункан. – Кэйро пообещала Дилану и Фиби погулять по городу и посмотреть самых настоящих ковбоев. Но до города час езды; к тому времени как она вернется, выполнять обещание будет уже слишком поздно. И все-таки она должна быть рядом с сыном. Или в пути, но только не с Дунканом. – Остаться здесь я не могу.
– Ты останешься, хочешь ты этого или нет.
Ночь наедине с Дунканом? Это немыслимо. Совершенно невозможно. А если Дилану приснится страшный сон и он позовет ее? Или во сне она пробормочет имя сына?
Метнув в Дункана быстрый взгляд, Кэйро заметила его довольную усмешку. Нет, оставаться с ним нельзя. Кэйро не доверяла самой себе: Дункан казался ей то надменным упрямцем, то неотразимым красавцем.
Боже упаси! Ей вспомнилась их брачная ночь, ванна в форме сердца, наполненная пеной, и два теплых тела. Прохлада шелковых простыней и вкус шоколадно-мятных конфет, которые таяли от тепла тел и которые было так приятно слизывать.
А еще ей вспомнился жар объятий Дункана и его шепот, обещания вечной любви.
Нет, с Дунканом она не останется. Слишком уж он опасен, слишком соблазнителен. Кэйро вовсе не желала проснуться утром и обнаружить, что он бросил ее. В очередной раз.
Глава 4
Дункан зашвырнул пивную банку далеко в пустыню, и Кэйро мысленно одобрила его. Она поступила бы так же, вернувшись в лагерь и обнаружив, что в нем творится жуткий беспорядок, а машина обмотана туалетной бумагой, точно мумия.
Хорошо еще, оливково-зеленая палатка стояла на месте. Кэйро подобрала с земли пустую бутылку дешевого вина, сняла с капота машины две сплющенных пивных банки и огляделась в поисках хоть какого- нибудь подобия мусорного ведра.
Лагерь ее родителей в Долине царей всегда был безукоризненно чист, порядок в нем поддерживало не меньше двух слуг. В целом он напоминал лагеря археологов из старых черно-белых кинофильмов об английских аристократах на сафари в Африке. Лагерю Дункана недоставало изысканности, его составляли одноместная палатка, импровизированный душ – бак для воды на высоком дощатом помосте и кострище, с двух сторон огороженное частоколом из сосновых веток, увешанных в эту минуту одеждой Дункана.
– У тебя в лагере царит беспорядок. – И Кэйро рассмеялась.
Дункан хмуро взглянул на нее, срывая с веток джинсы, шорты и рубашки. Его трепещущая на ветру одежда придавала лагерю своеобразный колорит, но Дункан был не в настроении оценивать эстетику этого зрелища и не желал любоваться собственным бельем, озаренным последними лучами заходящего солнца.
– Чертова ребятня! – прошипел он, швыряя в палатку складную кровать и спальный мешок.
– Ты не любишь детей? – Кэйро считала, что вправе задать такой вопрос.
– Конечно, люблю, – буркнул Дункан в ответ. – Но тем, кто побывал здесь, я охотно задал бы трепку. Кто-то уже в пятый раз за этот месяц хозяйничает в лагере.
– Сейчас лето, – отозвалась Кэйро, срывая туалетную бумагу с побитого синего пикапа Дункана. – Наверное, детям скучно.
– Хочешь знать, чем занимаются дети от скуки?
Кэйро усмехнулась и огляделась по сторонам.
– Уже вижу.
– Это еще цветочки, Кэйро. Иногда дети постарше угоняют машины и устраивают гонки. Бывает, что, напившись, они врезаются в другие машины. И знаешь, чем заканчиваются такие развлечения? Чьей-нибудь смертью.
Он подхватил с земли пустую пачку сигарет и смял ее в кулаке. Кэйро наблюдала, как гневная гримаса медленно сходит с его лица. Он прислонился к машине, стиснул челюсти и устремил взгляд вдаль, на прерию и оранжево-лиловый закат.
Кэйро шагнула поближе. Минуту она молчала, глядя, как ползут по земле тени, и вглядываясь в печальный профиль Дункана.
– Кто умер? – наконец тихо спросила она.
– Моя мать.
Кэйро услышала боль в его голосе и содрогнулась при мысли о смерти женщины, с которой ей давно хотелось познакомиться.
– Какое горе…
Его скорбь внезапно сменилась гневом.
– Это случилось пять лет назад. Ты могла бы поспешить с соболезнованиями!
– Но я ничего не знала!
– Узнала бы, если бы не стала возвращать нераспечатанными мои письма! Если бы не пропускала мимо ушей то, что я передавал через твоих родителей!
– Мне ничего не передавали!
Он хрипло усмехнулся:
