Тарвил угольком на куске коры нарисовал карту, отметил заброшенную тропку, ведущую в лагерь, часовых, все постройки, хижины Всадников и место, где, по всей видимости, жил этот кай.
– Откуда ты знаешь, Эйдан, что это тот самый? – осторожно поинтересовался Давин. – Ты нам так и не рассказал, что именно собираешься делать. Может, подождем Нарима? Он появится со дня на день.
– Для начала Лара велит ему назвать свое имя, как она приказала Келдару тогда, в первый раз, – ответил сенай, набрасывая плащ на плечи. Давин подскочил от ужаса.
– Но ты же говорил, что едва не…
– Это не я едва не умер, это Келдар умирал, а я почувствовал его боль. На сей раз я подготовлюсь. Идем.
– Стойте! – закричала я, когда элимы побежали через деревню вслед за сенаем. – Могли бы меня спросить… – Но пока я взваливала на плечо сумку с доспехами, они были уже далеко, и, чтобы не упустить их из виду, мне пришлось пробиваться через стайку приставучих детишек-побирушек.
Мак-Аллистер пронесся пол-лиги до лагеря по колючим кустам и низкому лесочку так, словно за ним по пятам гнались все легионы Клана. Пока Давин с Тарвилом искали тропу в лагерь, мы прятались за скалой из растрескавшегося красного песчаника, глядя сверху на Фандин. В темнеющем небе то и дело вспыхивали острые языки сине-оранжевого пламени. Мой Клан называет такой огонь «знаком беды»: по нему сразу видно, что кай страдает, а значит, сожжет всякого, кто хоть на тысячу шагов приблизится к его логову. Раненый кай опаснее всего на свете.
– Прости, что потащил тебя с собой, – после долгого молчания тихо произнес Мак-Аллистер – словно прочитал мои мысли. – Если бы я мог обойтись без твоей помощи, не стал бы тебя звать.
Вдалеке закричал кай, эхо отдалось в красных скалах вокруг нас, и сенай поежился.
– Еще не поздно вернуться, – напомнила я. – Если когда-то они и были такими, как ты думаешь, теперь это не так. Это же убийцы. Разума у них нет. Тебя обманули. Нарим…
– И что же Нарим? – Темные его глаза вспыхнули, в них отразилось оранжевое пламя.
Я осеклась.
– Дождись его и спроси сам.
– Нет. – Он показал на утес – там как раз показался Давин и взмахнул руками, призывая нас поторопиться.
В густеющих сумерках мы взобрались по крутой тропе, если вообще можно назвать тропой уступ шириной в ладонь. С каждым шагом из-под ног сыпались обломки мягкого красного камня, крошечные обломки с еле слышным шуршанием падали к подножию скалы. Когда мы вжались в тесную нишу, где нас дожидался Тарвил, на западе уже гасли последние лучи.
– Обойдите логово под вон тем остроконечным утесом, – объяснял Тарвил. – Все, как я нарисовал. В долине всего три хижины Всадников, живут только в первых двух.
В ночи раздался кошмарный вой, долину осветила вспышка пламени. Лицо у Мак-Аллистера застыло, и я подумала, что кожа на скулах вот-вот лопнет, а под ней окажется сталь.
– Они не бродят на свободе… раненые? – спросил сенай, не отрывая взгляда от зловещих зарниц.
– Нет. Только если Всадник им велит. А так они лежат на одном месте, пока не умрут или не исцелятся. – Отвечая, я надевала доспехи. Свои Мак-Аллистер, конечно, не захватил.
Давин, разволновавшись, хотел было что-то сказать, но его оборвал еще один вопль – долгий, мучительный, убийственный. Когда он стих, я зашнуровала башмаки, и Тарвил протянул Мак-Аллистеру фонарь.
– Давай его мне, – велела я, запихивая волосы под шлем, чтобы ничто не выдавало во мне женщину. – А ты держись за мной, подальше от света. – Я повесила на пояс свернутый хлыст и нащупала кошелек, проверяя, со мной ли то, что я прихватила на всякий случай. Мак-Аллистеру не стоит знать, что у меня там. Еще разволнуется. И не возьмет меня с собой.
– Да благословит вас Единый, Властитель наших путей, – убитым голосом произнес Давин. – Мы ждем вас здесь.
Мак-Аллистер пожал руки Давину и Тарвилу и насмешливо поклонился мне, подняв бровь:
– Ну что ж, госпожа моя Лара, кем мы станем этому дракону – спасением или ужином?
И изящным жестом указал на тропинку: ведите, мол, госпожа моя Лара.
В тесной долине, окруженной крутыми утесами, гулял горячий зловонный ветер. В лагере держали только раненых каев, которым не нужен был простор. «Чем теснее, тем лучше», – говаривали в Клане. Наверно, это потому, что на воле больные каи прячутся именно в тесные пещеры, чтобы умереть или выздороветь.
Мы пробрались мимо обширных загонов; при каждой вспышке пламени перепуганные козы жались к ограде. За загонами у самых скал теснились деревянные сарайчики – кухня, кузня, кладовая, амбар, барак для кухарок и еще один – для загонщиков скота, которые пополняли стада коз. Лазарет для раненых Всадников стоял на другом конце долины, подальше от шумных вонючих загонов. Кое-где в окнах мерцали светильники. Два раба тащили к загонам тележку с отбросами.
Мы пропустили тележку, затаившись под деревом. Из кузни отсвечивало оранжевое пламя; за порог вышел здоровенный детина, помочился под кустом и вернулся обратно, захлопнув за собой дверь. Неподалеку от нас изгибалась сухая накатанная дорога; она вела к расщелине в скалах – главному входу в лагерь. Стража, скорее всего, стоит снаружи. Если в лагере нет заложников, внутри стеречь нечего. Слева виднелась задняя стена первой всаднической хижины. Вход ее был обращен к середине долины, где в кольце кровавиков держали драконов. Теперь нам предстояло или в открытую пойти по дороге за хижинами, или нырнуть в темноту в середине лагеря, где нас легко мог заметить какой-нибудь Всадник. Или дракон.
Я решила идти по дороге. И ошиблась. Едва мы ступили на нее, как из ущелья показалась кучка верховых. Скакали они так быстро, что мы не успели нырнуть в спасительную тень. Двое из них были Всадники и еще двое – просто люди из Клана. Все они горланили непристойные куплеты и были, похоже,
