отчаяние Ллира, как будто на его месте был я сам. Конечно, я и был… когда-то.
Два дня спустя я сидел в каморке Фендуляра, переписывая список вещей, необходимых для приема двух тысяч гостей, которые должны были съехаться во дворец на шесть коротких теплых недель. В дверь постучала девушка-рабыня.
– Мастер Дурган велел тебе прийти в дом для рабов.
По всем правилам было абсолютно недопустимо оставить данную мне работу и подчиниться приказу нижестоящего лица. Но я ни секунды не колебался. Я догадался, что произошло.
Дурачок не знал, как сделать это быстро и безболезненно. Он воткнул себе в живот тупой нож для бритья. Дурган положил его в самом темном углу комнаты и накрыл одеялом, чтобы унять его предсмертный озноб.
– Дитя, что ты наделал?
Он не ответил, а только отвернулся от меня. Не из-за моей испорченности. Наоборот.
– Гэнад зи, – произнес он. «Уходи». Ему было стыдно.
Я прижал его к себе, чувствуя, как теплая кровь пропитывает мою тунику.
– Я не боюсь стать нечистым, Ллир. Мне просто жаль. Я хочу… – какая разница, что я хочу? Я негромко запел песню смерти, надеясь утешить его.
– Ты действительно был Смотрителем? – прошептал он. Я однажды тоже задавал такой вопрос одному человеку.
– Да.
– Ты можешь посмотреть… внутрь… и сказать мне, что ты видишь?
– Нет необходимости…
– Пожалуйста, я боюсь.
– Хорошо, – я заглянул в его темные, полные боли глаза, но я не стал читать в его душе, прежде чем ответить. – В тебе нет зла, Ллир. Нет испорченности. Ты дитя Вердона и брат Валдиса. Ты будешь жить вечно в светлых лесах.
Он расслабился и закрыл глаза, я подумал, что его уже нет. Но он сонно улыбнулся и произнес:
– Галадон рассказывал мне, что знал одного мальчишку, который стал Смотрителем в семнадцать. Он сказал, что мне никогда не добиться такой мелидды, даже после тысячи лет тренировки.
– Галадон… – Я едва не забыл, где нахожусь, когда услышал это имя. – Мне он ничего такого не говорил. Он всегда заявлял, что я невежественный, невнимательный…
– …невосприимчивый и плохо подготовленный к своему дару, – подхватил он.
Я улыбнулся давно забытым словам.
– Галадон жив…
– Да… – Он захлебнулся выплеснувшейся изо рта кровью, его худенькое тело свела судорога. Я обнял его крепче.
– Ничего, ничего, расслабься.
– …пять сотен…
– Тише, дитя.
– …прячущихся, прячущихся, прячущихся. Холод и чистота… и… Не говори, где. Гирбест укажет путь… – Он умирал, его слова походили на детскую считалочку. – Найди путь, найди путь домой… смотри на гирбеста… он приведет тебя домой… – Он вздохнул и умолк.
«Нефаро вид, Ллир». Спи спокойно.
Ллир успокоился. Я – нет. Дурган пытался заговорить со мной, пока я смывал с туники кровь и, мокрую, натягивал ее обратно на себя. Я не стал его слушать.
– Я должен вернуться к своей работе. Не зови меня больше по подобным делам, мастер Дурган. Не хочу, чтобы принц обнаружил, что я забросил свои обязанности ради какого-то раба-варвара.
Меня придавила невыносимая тяжесть. Я предпочел бы спать, замерзая, в доме для рабов и голыми руками убирать кучи навоза, чем вдаваться в подробности дерзийской жизни. Но недели шли, я все больше погружался в дела. Я не знал жалости к себе, гоня прочь любую мысль, хоть сколько-нибудь связанную с прошлым. Я не позволял себе видеть снов, видения не посещали меня, я не разговаривал ни с кем, кто не был непосредственно связан с моей работой. Я почти забыл ошеломившую меня новость, что существует пятьсот эззарийцев, которые смогли спрятаться где-то, и среди них мой учитель, который воспитывал меня с пяти лет, с того самого дня, когда обнаружилось, что во мне есть мелидда. Мое короткое общение с Ллиром лишний раз доказало мне, что я прав. Надо быть одному, надо забыть прошлое, надо притвориться, что не существует ничего, кроме настоящего, в котором я живу.
Глава 10
Оставалось всего три недели до двенадцатидневного празднования в честь Александра. Ему исполнится двадцать три года. В этом возрасте дерзийские мужчины становились равными своим отцам. Они получали полагающуюся им долю земель и состояния, которая зависела от того, кто была их мать, каким по счету ребенком они были, сколько у них было единокровных братьев. Еще они получали право жениться без разрешения отца. Они могли затевать судебные разбирательства против отцов или сражаться с ними на поле боя без риска быть повешенными за непочтительное отношение к родителю. С ними считались, как и с их отцами, хотя у дерзийского мужчины был только один способ завоевать настоящее уважение окружающих – война.
Но Александр был сыном Императора, и его положение несколько отличалось от обычного. Собственность он получит, он получит столько земель, лошадей и денег, что их хватит на несколько
