– Александр, возьми себя в руки, – это произнес лорд Дмитрий, брат Императора. – Посмотри, какой погром ты устроил!
– Ты отчитываешь меня как и отец. Да, я сам виноват в том, что город полон выродков и полудурков, которые не знают, где ложка, а где рот, но при этом смеют шпионить за сыном Императора. И я должен с этим мириться? Ты один из тех, кто все время предостерегает меня против этих келидцев, а теперь мне устраивают взбучку за то, что я выразил свое мнение в частной переписке. Клянусь рогами Друйи, он меня женит на какой-нибудь их дочке, если это не прекратится.
Стена моего хладнокровия, возведенная не без помощи Дургана, рухнула жалким образом.
– Александр, я по-прежнему обеспокоен существованием келидцев. Но когда ты станешь императором, тебе придется думать, прежде чем делать что-либо. Ты искалечил сына одного из старейших семейств северного Азахстана. Ты оскорбил и унизил его, а вместе с ним и весь его род до шестнадцатого колена, настроив их против тебя и твоего отца. Потом, в довершение своей глупости, ты резко высказываешься в письме о новых любимцах твоего отца, а затем не находишь ничего лучшего, как доверить доставку этого письма зятю Вейни! Как разумный человек может так поступать?
– Уходи, Дмитрий! Пока мой отец не сказал иначе, я все еще твой принц. Следи за тем, что произносит твой гадкий язык, а не то я прикажу отрезать его.
– Сандер…
– Уходи!
Рядом с моей головой остановились два поношенных башмака, сшитых из тончайшей кожи.
– Пришел твой раб, Александр. Взвешивай тщательно все слова, которые он поместит затем на бумагу. Я очень тебя люблю, но я не стану закрывать тебя собой от гнева Айвона. И не надейся.
Масляная лампа полетела вслед Дмитрию и разбилась о закрывшуюся дверь. Я догадался, что это было, по попавшим мне на спину острым осколкам, кускам меди и аромату персикового масла, растекшегося позади меня. Мне понадобилось все мое самообладание, чтобы остаться неподвижным. Был день. Лампа не была зажжена.
– Наглец, гнусный хрыч! – Я понадеялся, что это относится к Дмитрию.
Я не отрывал голову от ковра и предпочел бы оставаться так хоть целый день, лишь бы не дать принцу увидеть клеймо его семейства, уже явственно проступившее на моем лице: стоящего на задних лапах льва, угрожающего сожрать мой левый глаз и сокола, хлопающего крыльями на моей щеке. Мне было достаточно и разговора, который я только что слышал – подобные разговоры не следует слушать рабам.
Капельки масла медленно сползали по моим ногам. Что может быть сложнее, загадочнее и удивительнее человеческого разума, превращающего этот мир в совершенно, абсолютно безумное место?
– Иди, возьми перо, эззариец, – его ярость перешла в горькую сдержанность. Это было еще хуже.
– В комнате с картами, ваше высочество? – Я задал вопрос четко, а не хриплым шепотом, но не поднимая лица.
– Нет. Прямо здесь, – он указал на маленький столик у окна рядом с собой. Столик был сделан из темной вишни, совсем простенький и изящный, не похожий на остальные, пышные и вычурные, столы в его комнатах. Он не подходил к обстановке, но очень понравился мне. Ящик столика легко выдвинулся. Внутри лежал маленький острый ножик и стопка белой бумаги. Пока я разводил чернила и затачивал три пера, лежавшие на крышке стола, принц рассеянно водил рукой по его зеркально гладкой поверхности, бормоча:
– Будь ты проклят, Дмитрий. Будь ты проклят.
– Все готово, мой господин.
Прошло не меньше пяти минут, прежде чем Александр оторвался от окна и сложил руки на груди, его челюсти сжались от сдерживаемой злости. Когда он заговорил, его слова походили на первые градины, падающие из зимней тучи. Эти тяжелые, больно бьющие градины заставляют крестьян бежать на улицу за детьми и животными и загонять их в дом, чтобы укрыть от ярости надвигающегося урагана.
