когда камни потускнеют, их можно будет собрать и перенести в руках, в мешке или на тележке. Если положить их в песчаную ямку в башне, они станут целебным светом греть и питать маленький садик.
Свет, еда, мир… Я мог этого добиться.
Распределить камни и растения, растущие в саду, стало моей важнейшей заботой. Если мне удастся закончить задуманное, у каждого одинока будут солнечные камни, чтобы выращивать небольшой садик в собственном оплоте. Имена по-прежнему оставались чем-то особенным, что одиноки могли получить только от меня. Я пользовался ими, чтобы отличать тех, кто изменял жизнь к лучшему и подчинялся моим законам. Но хотя из этого мы сделали пышную церемонию — по предложению Роксаны, — камни и растения получал каждый.
Первая партия солнечных камней отправилась в скопление Расселины. Я понес их туда сам, мечтая рассказать согбенному философу о тех новых вещах, которые я увидел. Столь многое случилось с тех пор, как я сидел в его оплоте. Прошли недели. Пока мы шли сквозь дождь и мглу, я досадовал на то, как грубая колесная повозка Аверо замедляет движение. Когда мы дошли до расселины, я оставил остальных позади и поспешил в мрачное скопление башен. Изможденная и сухорукая молодая женщина вышла вперед, чтобы поприветствовать нас. Мое возбуждение угасло.
— Ваш предводитель, — начал я, не замечая холодного дождя, хлещущего по голове, — высокий одинок с кривым плечом… который поет…
— К нашей великой скорби, добрый путник, наш предводитель лишился пределов, — ответила женщина. — Шесть пробуждений тому назад.
— Это был зверь… или он утонул?.. — Но я уже знал ответ.
— Он очень ослаб в недавние холода, — пояснила женщина; ее глаза блестели в свете факелов. — Но счастлив он был, уча нас терпению. Он рассказал нам, как он, скромный одинок, ужинал вместе с королем Пределья, тайно путешествующим по своему королевству. Разве это не чудо? Мы дорожим этой памятью, и она согревает нас сильнее, чем огонь.
Чудо? Я не мог ответить этой женщине. Я не мог поднять на нее глаз. Вся радость моего открытия… мой план… потускнели и рассыпались прахом. Почему я за все эти недели и не подумал послать сюда помощь? Самовлюбленный, тупой дурак. Ведь Паоло предупреждал меня. Слишком заигрался в короля. В бога.
Женщина стояла и ждала, пока я снова найду в этом мире смысл.
— Печаль… скорбь… великая скорбь постигла меня при этом известии, — ответил я ей. — Я так надеялся дать ему… Что ж, мы принесли кое-что, чтобы помочь вам. Мои спутники покажут вам.
Женщина подозвала остальных обитателей расселины, которые робко ожидали ее возле своих оплотов под холодным дождем. Вроун открыл корзину и достал оттуда солнечные камни, объясняя одинокам, как их использовать, чтобы согреть башни и выращивать корни таппы и другие растения, которые Занор вытаскивал из тележки. Я стоял под дождем, размышляя о гордыне, легкомыслии и о том, как мало толку с печали или стыда, когда уже ничего больше нельзя изменить.
Когда объяснения были закончены, я попросил одиноков задержаться еще на миг, прежде чем вернуться в свои оплоты.
— Хоть я не искал и не желал этого места и хоть не дано мне ни опыта, ни мудрости, но так уж вышло, что я — ваш король. Вашему предводителю, — я кивком указал на женщину, — я даю имя Ванайя, которое значит «мудрый последователь», поскольку я вижу, что она следует по стопам вашего великого вождя, а ее собственная добрая душа учится его мудрости и милосердию. Тому же, кто ушел, я дарую имя Даэрли, которое на языке моего народа означает «провидец». Пусть же это имя отныне почитается во всем Пределье, и пусть его жизнь служит всем нам примером и напоминанием.
Напоминанием мне.
Все надежды на то, что мое присутствие в Пределье остановит огненные бури, быстро рухнули. Чем бы ни была вызвана предыдущая передышка, она закончилась. Примерно с того времени, как я нашел солнечные камни, бури начали обрушиваться с такой злобой и постоянством, каких прежде не знали одиноки. Каждые два-три дня мир рассыпался вдребезги от вспышек ослепительной белизны, и я уходил в оплот, выстроенный внутри себя, чтобы снова собрать его воедино. Паоло говорил, что бури прекращались вскоре после того, как я приступал к делу, хотя мне они казались бесконечными. Когда огни догорали, я соскальзывал в забытье и терял ощущение времени.
Потом я начал предвидеть бури, большую их часть я чувствовал задолго до начала, так что Пределье почти не страдало от разрушений. Но когда особенно жестокая буря разразилась ночью, пока я спал, она оказалась опустошительной — в Городе башен погибло около пятидесяти оплотов и куда больше в маленьких скоплениях по всей стране. Из-за столь резкого пробуждения я едва сумел с ней справиться.
Паоло признался, что после ее окончания я кричал страшнее, чем когда мне снились кошмары в Вердильоне. Минули почти полные сутки, прежде чем я пришел в себя.
С того дня я поставил охранника у своей двери, единственной задачей которого было будить меня, если начнется буря. Одиноки полагали это высочайшей почестью, какая только может быть им оказана, так что я сохранил эту должность, даже когда научился чувствовать зарождавшиеся бури по ночам, словно опытный воин, который сквозь сон слышит подкрадывающегося врага. Или, может, я больше по-настоящему и не спал.
Хотя бури пугали Роксану еще больше, чем колдовство или тюрьма, она предложила позволять некоторым из них проходить своим чередом в надежде, что в конце концов они прекратятся сами. Паоло уговаривал меня покинуть Пределье до тех пор, пока они снова не стихнут. Я отказался от обоих предложений. Теперь, когда у одиноков были сады и солнечные камни, телеги и печи для обжига, я не мог допустить разрушений, не говоря уже о потерях среди людей. А поскольку бури случались и тогда, когда меня еще не было в Пределье, не было причин надеяться, что они прекратятся, когда я уйду. Кроме того, мне хотелось добиться ответов у Истока и оставить одиноков способными позаботиться о себе, чтобы ответственность не терзала меня.
Через четыре или пять недель после того, как бури начались снова, сильнейший огненный шторм обрушился как раз в тот вечер, когда мы собрались навестить отдаленное поселение. После него я полдня пролежал в беспамятстве. Паоло предложил отложить путешествие, пока я не отдохну, но я и слышать об этом не хотел. Мы доставляли людям солнечные камни.
Мы покинули Город башен сразу после того, как зажглись огни, и вскоре уже шли по малонаселенной местности. Погода разбушевалась: густые пурпурно-черные облака клубились в небе. Дул сильный ветер, и ледяная крупа грозила освежевать нас или, по крайней мере, стереть без остатка те выступающие части лица, которые мы оставили незащищенными.
Во время нашего первого привала я скорчился с подветренной стороны скалы, пока Паоло, Вроун и остальные ели. Даже после того, как передышка закончилась, я не смог заставить себя пошевелиться. Мои конечности словно налились свинцом.
— Они пожирают тебя, так ведь?
Паоло присел на мерзлую грязь рядом со мной. Я даже не слышал, как он подошел.
— Что ты имеешь в виду?
Он протянул мне кусок сладковатого хлеба из таппы. Я покачал головой и плотнее запахнул плащ, когда порыв ветра хлестнул над камнями.
— Именно это и имею. Ты и трех глотков не сделал со вчерашней бури, и, бьюсь об заклад, я могу в три движения положить тебя на лопатки, чего мне отродясь не удавалось. А принцесса положит тебя на лопатки болтовней.
— Я просто устал. Я еще наберусь сил.
— Только не пока продолжаются бури.
— Я что-нибудь придумаю. Еще несколько недель, и мы сможем уйти из этого проклятого места.
— Так долго тебе не продержаться. И если кто-то из тех чудаков, кто все еще считает Стража своим другом, выяснит, что полдня после каждой бури ты не в состоянии соображать, они однажды прикончат нас всех.
У нас оставались еще трудности с некоторыми бывшими охранителями, которые пытались снова
