ей, что отвезу ее в Лондон в прекрасной карете, но леди Элизабет только плакала. Она не хотела посещать никого из тех знатных людей, с которыми встречалась, когда ее граф был жив. А без своих именитых друзей, без семьи она не могла рассчитывать на помощь. Я поместил ее в небольшой гостинице, но она впала в меланхолию, даже не заботилась о Том-Томе. Спустя две недели она умерла. От разрыва сердца, я думаю.
И не осталось никого, кроме меня, кто позаботился бы о парнишке. Я не решился вернуться в поместье, ваше сиятельство, и поэтому сам растил Том-Тома. Ну вот, я вырастил его, и это конец истории.
Леди Джермейн сидела неподвижно, глядя в одну точку. Морщина на переносице стала еще глубже. Ее напудренное лицо напоминало сейчас посмертную маску. Наконец тяжелые веки поднялись, она взглянула сначала на Робина, потом на Лукаса. И тут что-то дрогнуло в ее лице. Она узнала. Посмотрев ему прямо в глаза, она в ужасе воскликнула:
– О Боже! Это ты. Ты Томас! Кэролайн прижала руки к груди.
– Лукас! Это правда?!
– Да, любимая. – Он улыбнулся ей, затем вновь повернулся к графине.
– Томас, – повторила она.
Когда он услышал, как она назвала его по имени, холод волной прокатился по телу, заставив Лукаса вздрогнуть. Он вернулся назад, в океан болезненных чувств и переживаний. Но эти воспоминания явились из далекого прошлого. Он не был больше тем мальчиком, которого она выгнала на улицу. С тех пор прошло немало лет.
– Я сын Бэзила и Элизабет. И я был бы пятым графом Джермейн, если бы не ваши жестокие деяния, бабушка.
Она поморщилась, глядя на него через монокль. Затем неожиданный вихрь эмоций прошелся по ее лицу. Здесь было все: шок, любопытство, изумление, ужас, сожаление, любовь и, наконец, откровенный цинизм.
– Я долго думал, как прокормить Том-Тома в Лондоне, и наконец нашел способ, – продолжал Роджер, забыв о других. Он потер руки, словно они могли помочь ему воспроизвести детали. – Когда деньги закончились, я научился воровать. Я не мог искать настоящее место, так как должен был прятать мальчика. Вот так я и стал знаменитым карманником, этим и занимался, а когда парнишка подрос, я и его обучил этому ремеслу.
Робин гордо вскинул голову, ища одобрения.
– Зачем? – прошептала Кэролайн, изумленная этими откровениями. – Робин, почему вы не вернулись в Джермейн-Хаус и не постарались помочь Лукасу получить наследство после смерти матери?
– А-а-а… – промычал он, махнув рукой в ответ на ее замечание. – Все знали, что леди Джермейн считает мальчишку ублюдком. Она никогда бы его не признала.
– Но вы ведь так не думали? – настаивала Кэролайн. – Вы верили в добродетель леди Элизабет. Почему вы не обратились к королю, чтобы добиться справедливости?
Робин ухмыльнулся и покачал головой:
– Вы полагаете, что мне стоило пошевелить мизинцем и король тут же бы меня принял? – Он снова покачал головой. – Кроме того, я не мог никому сказать, кто такой Лукас на самом деле. Ни-ни, разве ж я мог? – Этот последний вопрос старик задал своей бывшей госпоже.
Она опустила глаза.
– Нет. Вы не могли.
– Вот видите, – обратился Робин к остальным. – Второй сын ее светлости, Торнтон, хотел быть пятым графом Джермейн. Мне передали, что он замышлял убить Лукаса, если тот вернется и потребует справедливости. Поэтому мне пришлось заставить мальчишку позабыть, кем он был. – Он печально вздохнул. – Прости меня, парень, но я должен был это сделать. Ради тебя же самого…
Лукас повернулся к Кэролайн:
– Теперь я понимаю, почему у меня так много шрамов. Робин добивался, чтобы я забыл, кто я есть. Он колотил меня всякий раз, как я вспоминал Джермейн-Хаус или называл себя Томасом. Он хотел доказать мне, что я никто и чтобы я не вздумал вспоминать свое настоящее имя и искать семью. Он боялся, что меня убьют. Стоило мне ослушаться, и я получал вожжами по спине. А так как я был упрям, то он частенько бил меня. Я не хотел забывать отца и мать и поэтому хранил воспоминания так долго, как мог. Я и бабушку тоже помнил, хотя знал, что она меня ненавидела. Но в конце концов я все забыл. Я понял, что не смогу больше выносить побои. Все, что я оставил, отзывалось болью при встрече с подобными мне сиротами и ненавистью к богачам.
– Я не ненавидела тебя, – возразила графиня, слезы наполнили ее глаза. – Я всего лишь хотела сохранить честь семьи и наше доброе имя.
– И из-за этого вы лишили меня дома, оставив боль и одиночество?
– Я не верила, что ты на самом деле сын Бэзила. Ты можешь меня понять? Когда же я узнала правду, то измучилась, разыскивая тебя, но все мои усилия были напрасны. Мистер Дэвин, надо отдать ему должное, очень хорошо тебя прятал. Видишь ли, твой дядя Торнтон умер спустя два года после того, как стал графом, и не оставил наследника. И тогда же я обнаружила, что он ввел меня в заблуждение по поводу твоего рождения. Узнав, что у Бэзила есть сын, я хотела вернуть тебя домой, но не смогла найти.
– Так, значит, Лукас шестой граф Джермейн! – воскликнула Кэролайн, широко раскрыв изумленные глаза.
Выражение лица графини приобрело ушедшую было жесткость.
– Он сможет стать им при определенных обстоятельствах.
– Ну разумеется, раз я вор, то вы не пожелаете, чтобы я унаследовал титул. Я так хорошо знаю вас, бабушка! Вы скорее согласитесь вернуть титул королю, нежели признать меня. Не так ли, ваше сиятельство?
Величественным движением она чуть приподняла голову, но медлила с ответом. Она не знала, как поступить, понял Лукас. И это само по себе было невероятно! Он никогда прежде не видел, чтобы его бабушка в чем-то сомневалась.
– За что вы так ненавидели мою мать? – спросил он, вставая со стула. – Почему находили ее настолько неприемлемой, что выкинули за дверь, несмотря на то что она носила титул графини?
– Эту излишне легкомысленную простолюдинку? – Графиня выпрямила спину, поднимаясь и опираясь на палку. – Ее муж был у нее не первым мужчиной. Дочь бакалейщика не способна соответствовать высокому титулу графини. Ее плебейское происхождение, молодой человек, скрыть было невозможно. Отсутствие породы чувствовалось не только в ней, но и в тебе тоже. Когда я искала тебя, то надеялась, что смогу стереть ее влияние. Но сейчас вижу, что эта возможность упущена. Ты весь в мать, не в отца, что делает тебя абсолютно неподходящим для унаследования титула графа.
– Я ни на кого не похож! – возмутился Лукас. – Я едва остался в живых после чудовищного предательства со стороны своей семьи, которая должна была меня защищать. Как вы можете думать, что я не сын своего отца? Меня можно выставить вон, но нельзя лишить зова крови. Я помню этот дом, помню это место, черт бы вас побрал! Я помню охоту с отцом, и как меня представляли королю.
Он начал ходить из угла в угол.
– Месяц назад, приехав в Крэгмир, в ту ночь, когда вы приняли меня за конокрада, я увидел Джермейн-Хаус, и во мне пробудилось непонятное желание обладать этим домом. О, Робин со всем усердием выбивал из меня воспоминания, но я ощутил что-то родное, знакомое… А когда Кэролайн начала учить меня верховой езде, я знал уроки до того, как она объясняла. Я усваивал все с удивительной легкостью, потому что уже однажды делал это. Но тогда мне не удавалось понять – почему? И только когда картина ударила меня по голове, воспоминания ожили. Ребенок не может забыть свои первые годы, они навсегда остаются в его памяти… или в сердце.
Лукас покачал головой и, сделав паузу, приложил руку ко лбу, где, мучая его, жили картины прошлых лет. Потом, вернувшись к действительности, он с укором посмотрел на свою бабушку:
– Вы выгнали мою мать только потому, что она не вписывалась в вашу жизнь, а это влекло за собой некоторые затруднения. Она не умела быть очаровательной и остроумной в великосветских салонах Лондона…
– Нет, – ответила графиня и снова опустилась на софу. – Все оттого, что ее родители не были
