– Должно быть.
– Вы ужасный распутник! Вы… вы… – Не найдя подходящего слова, чтобы выразить свое возмущение, Психея вышла из ниши, надеясь, что выглядит не слишком раскрасневшейся.
Гейбриел с ангельской улыбкой на смуглом лице не спеша последовал за ней.
– Ваше поведение, сэр… – снова попыталась она заговорить.
– Неприлично? – подсказал он.
– Да! Очень неприлично. Вы бессовестный негодяй, как и говорил Перси, и совсем не умеете себя вести.
– Бедная невинная Психея, неужели вы считаете это оскорблением?
– Конечно, – ответила она с сомнением в голосе.
– Надеюсь, вы и дальше будете так думать, – со странным выражением в глазах заметил Гейбриел.
Уж не жалеет ли он ее? Психея хотела уйти, но одна мысль остановила ее – ничто не мешает ей самой правильно вести себя.
– Я поступлю с вами честно. Этот поцелуй обойдется вам в пять фунтов!
Гейбриел только усмехнулся.
Он безумен, явно безумен. Психея повернулась, намереваясь присоединиться к гостям. Из другого конца комнаты раздался недовольный голос Мэрис:
– Послушай, Психея, удели нам внимание. Ты обещала перевертывать ноты, когда Матильда будет играть нам новую пьесу.
Кузина Матильда, чье мастерство в игре на фортепьяно было весьма посредственным, умоляюще посмотрела на мать, но Мэрис не обратила на это внимания. Психея покорилась неизбежному. Она убеждала себя, что рада избавиться от самозванца.
– Потом поговорим, – шепотом сказала она Гейбриелу. – И, пожалуйста, больше никаких сказок об экзотических островах!
– Может быть, рассказать о Европе? – так же тихо ответил он. – У меня там тоже было несколько забавных приключений.
– Господи, не надо! Так не долго попасть в беду.
– Психея!
– Да, тетя Мэрис, я иду.
Гейбриел смотрел, как она шла через комнату – у девушки была осанка королевы. Психея заняла место возле Матильды и ободряюще улыбнулась толстушке-кузине.
– Я уверена, новая мелодия восхитительна, – сказала она.
Гейбриел скрыл усмешку. Она не была эгоисткой, хотя и любила деньги. Однако она отвоевывала собственные деньги, и это выгодно отличало ее от большинства женщин. Чаще всего они стремились получить от очередного любовника как можно больше и не раз очищали его карманы. Гейбриел подозревал, что эта женщина, несмотря на свою красоту и скрытую под холодностью страстность, мало чем отличалась от прочих. Стараясь не утратить своего цинизма, он оглядел комнату.
Все семейство слушало игру Матильды, храбро сражавшейся с фортепьяно. Ее мать, очевидно, полностью лишенная музыкального слуха, одобрительно кивала, остальные стоически делали вид, что восхищаются.
Первая мелодия закончилась, раздались слабые аплодисменты.
– Очень мило, дорогая, – заметила одна из дам.
– А теперь новую балладу, – распорядилась Мэрис.
– Ах, мама, мне не хочется петь, – взмолилась Матильда.
– Глупости, у тебя неплохой голос, – настаивала любящая мать.
Матильда поставила на пюпитр новые ноты и, медленно проведя пальцами по клавишам, запела. Гейбриел невольно поморщился. Голос у нее был слабый, и она, боясь заслужить неодобрение матери, пела еще хуже, чем играла.
Матильда умоляюще взглянула на Психею, переворачивавшую ноты. Та тотчас же присоединилась к ней, стараясь не заглушать голосок кузины. Но ее приятное контральто придавало глубину и силу, столь необходимые голосу кузины. На этот раз аплодисменты, к которым охотно присоединился Гейбриел, были громче.
Матильда покраснела от удовольствия. Когда обе певицы перешли к следующей песне, Гейбриел подумал, что у этой ледяной девы есть не только сердце, но и другие чувства, глубоко скрытые под внешней холодностью.
Но не ее привлекательность заставляла его тянуть время и играть опасную роль. Он взглянул в окно на темный сад, погруженные в темноту кусты. Лучшего укрытия он не смог бы найти, более безопасного 'и надежного, чем дешевые комнаты или гостиницы, чтобы спрятаться от преследования шайки убийц. Гейбриел не обманывал себя надеждой, что они оставят его в покое. Выйдя на улицу, он снова превратится в беззащитную мишень.
Как ни странно, он вдруг осознал, что ему здесь нравится. Дружная семья, теплый прием, какого он не встретил бы у своих родных. И, несмотря на то, что множество приглашений и сердечных слов предназначались не ему, а придуманному жениху, на сердце у него потеплело. Гейбриел вспомнил одинокого мальчишку, изгнанного из родного дома, где никто из близких не встал на его сторону. Боль не покидала его, хотя он спрятал ее в самой глубине души и никогда не жалел самого себя. Это было непозволительной
