– Это моя двоюродная бабушка Софи, о которой я вам много рассказывала, – повысив голос, сказала Психея.
– Так вот кто вскружил голову моей неприступной племяннице! – Старая дама направила на него лорнет. – Никогда не думала, что такое может произойти. У вас красивое лицо, но какое это имеет значение? Должно быть, в вас есть что-то помимо этого.
– Конечно. – Гейбриел склонился в изящном поклоне и поднес протянутую ему руку к губам. – Почему же еще дорогая Психея приняла мое предложение?
– Значит, вы не гонитесь за ее богатством? – резко спросила тетя Софи, отнимая руку.
– Разумный человек никогда не возражает против богатства, – улыбнулся он.
Психея прикусила губу, ожидая взрыва негодования. Но старая дама неожиданно засмеялась.
– По крайней мере, вы не притворяетесь, – сказала она. – Я думала, что, может быть, вы одурманили мою племянницу всякой романтической чепухой о ее небесно-голубых глазах, розовых, как лепестки, губках и прочей ерундой.
– О, я увидел в ней не только глаза и губы, – заверил их обеих нанятый жених, устремляя взгляд на закрытый лиф и грудь, скрытую под бледно-голубым шелком.
Психея вспыхнула и попыталась снова ущипнуть его за руку, но поняла, что он был к этому готов и не почувствовал боли. Кем бы ни был этот актер, но соображал он быстро.
Тетя Софи снова усмехнулась.
– Может оказаться, что вы нам подходите, – снисходительно сказала она, удивив своим тоном Психею. – Может оказаться, что вы нам подходите, лорд Таррингтон.
Психея, все еще сердясь на актера за его возмутительное поведение, изумленно смотрела на свою тетку.
Вопреки всему ее план удался! Она с облегчением вздохнула, вспоминая, как отчаяние заставило ее придумать такой невероятный выход.
Причиной был кузен Персивал, который с самого начала сезона буквально прилип к ней, следя за каждым ее шагом. Если она приезжала на званый вечер или бал, он тут же оказывался рядом с ней. Если она выезжала за город, чтобы побыть на свежем воздухе, он ждал там, безжалостно погоняя степенную лошадку, чтобы не отставать от своей храброй кузины. Он бросал свирепые взгляды на предполагаемых соперников и даже, не обращая внимания на попытки освободиться от него, хватал ее за руку при приближении любого холостяка, восхищавшегося красотой Психеи или оказывавшего ей слишком много внимания. И такая настойчивость приносила свои плоды. Ряды ее поклонников редели, и Психея понимала, что с каждым годом их число будет уменьшаться.
Перси, как бы она ни сопротивлялась, без труда становился ее тенью. Они получали приглашения на одни и те же вечера и балы. Семья ее отца гордилась своим безупречным происхождением, хотя обладала скромными средствами. Только ее хорошо образованный отец со своей склонностью к необычным экспериментам и новым изобретениям сумел сколотить большое состояние, удачно вложив деньги после финансового кризиса. За этим богатством и охотился дядя Уилфред – еще когда его брат был жив. Теперь же Уилфред со своим невыносимым олухом-сыном считали, что богатство у них в руках. Оставалось только убедить Психею выйти замуж за кузена.
Однако несмотря на огромное желание получить финансовую независимость, она не могла заставить себя сделать этот шаг. Когда Перси брал ее руку в свои пухлые влажные ладони, ей хотелось оттолкнуть его. Психея никогда не целовала его, но от одного только взгляда на мокрые розовые губы Перси ее тошнило.
В точно сформулированных в завещании отца условиях оговаривалось, что наследство остается под опекой до тех пор, пока она не будет обручена. Но даже жажда свободы, которую предоставил бы ей брак, не могла победить отвращения к кузену.
И когда две недели назад в саду графини Шрусбери он загнал Психею в колючие кусты остролиста, ей пришлось прибегнуть к крайним мерам.
– Пожалуйста, кузина, – просил Перси, ловя руку Психеи. – Ты же знаешь мои чувства…
– А ты знаешь мои чувства, Перси. Мы сто раз говорили об этом. Я не могу выйти за тебя замуж. Я не люблю тебя, – твердо заявила Психея, пряча руку за спину.
Только брачный обет отделял Перси от огромного состояния Психеи, и он становился невероятно настойчивым.
– Да ладно, кузина, я понимаю твою девичью нерешительность, так и положено, но тебе пора выслушать мои признания. Ты превращаешься в старую деву. Тебе двадцать пять, и это… твой седьмой сезон? Лучше прими мое предложение: это может оказаться твоим последним шансом.
– Перси, я еще не на смертном одре. И я не жеманничаю!
– Конечно, жеманничаешь, – возразил он. – Ты всегда соблюдала приличия, не то что твоя мать, которая…
Очевидно, он заметил, как гневно вспыхнули ее глаза, и торопливо заговорил:
– То есть я глубоко уважаю твою мать, но разъезжать по окрестностям и навязывать свои странные идеи порядочным женщинам…
– Перси, ты говорил обо мне, – напомнила ему Психея и тотчас же пожалела об этом, ибо он снова протянул к ней руку. Она хотела отойти в сторону, отступая от колючего куста, острые листья которого цеплялись за ее шелковое платье, но натолкнулась на край каменной скамьи. От боли у нее подогнулись колени, и она опустилась на скамью. Перси этим воспользовался.
– Правильно, я говорил о нас. Дорогая, дорогая Психея, ты должна позволить мне выразить мою неугасающую любовь. – К ее ужасу, он опустился на колени на мокрую траву, крепко сжимая ее руку.
– Сейчас же встань, Перси! О нас станут судачить. К тому же ты испортишь свои лучшие панталоны.
