отвечает:
– Он нашел миниатюру, на которой изображены моя мать и он в детстве…
– И вы поссорились из-за этого?
– В ней было разбито стекло. Он решил, что я это сделал специально.
– А на самом деле зачем? – В ее тоне не было ни намека на обвинение, но он все равно поморщился.
– Думаю, что из ревности. Габриель был ее любимчиком, мы оба это знаем. Что, впрочем, вполне естественно. Он был очень красивым ребенком. – Джон, как мог, старался говорить равнодушно, но не был уверен, что ему это удалось. Только бы она не стала его жалеть.
Неожиданно она подошла к нему совсем близко и дотронулась до его щеки. Он вздрогнул, испугавшись, что прикосновение к рябой коже вызовет у нее отвращение. От ее ласки сердце у него забилось чаще и сильнее.
– И вы чувствовали себя нелюбимым? – тихо спросила она. – За обедом Габриель немного рассказал о вашей матери. Мне показалось, что она была очень сердечной и любящей женщиной… Я уверена, что она вас любила, Джон… Вы были ее первенцем, старшим сыном. Как же могла она вас не любить?
Он не смог отвечать. Горло у него внезапно сдавило; нахлынувшее чувство слегка растопило ледяные пласты отчаяния. Он накрыл рукой ее руку, желая удержать ее навсегда так близко.
Но к его сожалению, она отступила назад и с трудом произнесла:
– Луиза удивится, что я долго не возвращаюсь в гостиную. Пожалуйста, милорд, не ссорьтесь с братом. Это огорчило бы вашу матушку. Семейные связи бесценны, их не стоит бездумно рвать.
Она быстро пошла по коридору и исчезла. Он почувствовал, что должен исполнить ее пожелание. Он был готов извиниться, даже если извинение и встанет у него поперек горла. И Джон направился по лестнице в комнату для гостей. Стучать в дверь ему не пришлось, потому что брат стоял на лестничной площадке и разглядывал портрет покойного маркиза.
– Ты хоть понимаешь, какой он был скотиной? – сказал Габриель, словно их разговор не прерывался. – Он превратил жизнь матери в сущий ад.
– Знаю, – сказал Джон. – Он превратил в ад жизнь каждого из нас. Тебе в некотором смысле даже больше повезло, хотя и пришлось дорого за это заплатить. Мне пришлось остаться и жить с ним под одной крышей.
– А я слышал, что последние годы ты жил во флигеле и практически с ним не общался, – произнес Габриель.
Джон кивнул.
– Но общаться все равно приходилось. Я должен был спасти поместье от полного упадка. Как-никак на мне лежала ответственность.
– Ах да, как на старшем брате.
– И его наследнике. Ведь я и правда был его единственным наследником. Имей в виду, я нисколько не осуждаю матушку…
Габриель круто повернулся к нему.
– За что?
– За то, что она родила ребенка от другого мужчины.
Глава 14
Габриель замер.
– Ты знал, – твердо выговорил Джон. – Не мог не знать.
– И как же я мог это знать, если не присутствовал при зачатии? – От усилия, которое Габриель прикладывал, чтобы говорить спокойно, его голос прозвучал напряженно и неестественно. Лицо его словно окаменело.
– Я был уверен, что матушка сказала тебе… – Джон замолчал.
– Может, тебе не следует слепо верить папашиным анекдотам? – произнес Габриель. – Ревность превратила его в безумца. Он ведь фактически сделал из матери пленницу. Поэтому последние годы провел в одиночестве, сидел здесь, как зверь в норе, и никого не хотел видеть.
– Он не любил общества, – сказал Джон. – И с ним случались приступы подагры, которые едва ли могли смягчить его нрав.
– Его нрав и без того был ужасным!
– Наверное, – согласился Джон. – Его душа была больна. Это первая причина. Я не осуждаю матушку за то, что она искала утешения в другом месте. А вторая причина…
Габриель шагнул к нему, вскинув руку. Джон инстинктивно отпрянул и едва не покатился с лестницы кувырком. Габриель схватил его за сюртук и держал. Костяшки его пальцев побелели от ярости.
– Нет! На что ты намекаешь?
– Однажды я зашел к ней в комнату, и она поспешно спрятала какое-то письмо за подушкой дивана.
Наступило молчание. Их глаза встретились. Сдерживаемые эмоции рвались наружу.
– И ты из-за такого пустяка подвергаешь сомнению честь матери? То, что она спрятала письмо, еще ни о чем не говорит!
– Само по себе нет. Но после ее смерти и после смерти отца одна из горничных во время уборки нашла тайник за панелью в ее спальне. Я обнаружил там письма и еще несколько безделушек.
– Письма? От кого?
– От мужчины. И этот мужчина подписывался «Навеки твой».
– И ты их прочитал? – Лицо Габриеля исказилось от гнева и отвращения.
– Нет! Я сжег их. Она имела право на тайные чувства. Лицо Габриеля начало медленно краснеть.
– Я тебе не верю.
Ничего удивительного, что его брат отказывался верить в то, что у матери был тайный роман. Ведь он таким образом оказывался незаконным сыном, и все, что он думал о себе прежде, рушилось в одно мгновение. Джону должно было доставить удовольствие то, как его рафинированный братец, убитый этим известием, на глазах теряет весь свой лоск, как рассыпаются в прах его изысканные манеры, сокрушенные тайной, настигшей его из прошлого.
Но вместо этого Джон почувствовал, как гнев, который он так долго в себе лелеял, истощился. Марианна советовала ему помириться, хотя он и не был уверен, что сумеет найти подходящие слова. Джон вздохнул и произнес:
– Наверное, я ошибся.
– Ты сам в это не веришь, – подозрительно посмотрел на него Габриель.
Мириться приходилось Джону впервые, лгать он тоже не особенно умел.
– Нет, – признался он. – Но ты, если хочешь, можешь в это поверить, я не стану спорить. Она умерла. Она была нашей общей матерью, она любила тебя… Надеюсь, что и меня тоже. Пусть она спит спокойно.
Габриель выпустил его сюртук и прикрыл ладонью глаза, словно желая спрятать эмоции, исказившие его безупречные черты. У Джона даже мелькнуло желание утешить его, но он не двинулся с места. В таком состоянии Габриель мог сбросить его с лестницы.
Но разве старшие братья не должны защищать, наставлять, поддерживать? Если так, он был скверным братом.
Он так и сказал:
– Прости, что я оказался таким никудышным братом. Габриель уставился на него. Джон и сам был изумлен не меньше. Эти слова вылетели сами собой из какого-то скрытого закоулка его души.
– Ты в самом деле так считаешь? – медленно спросил Габриель.
– Да. – Джон мог бы попытаться объяснить, что сначала был слишком молод, чтобы критически оценить собственное поведение, позднее на него повлияла отцовская ненависть. Но это все равно не оправдывало того, что он сделал… или чего не сделал, чтобы защитить младшего брата.
Джон бы не удивился, если б его запоздалое извинение бросили ему обратно в лицо. Молчание все
