Фелисити похолодела. Времени на то, чтобы размышлять, сон это или явь, у нее не было. Надо выбираться.
Она протянула руки, чтобы за что-нибудь ухватиться, но ощутила лишь поношенное постельное белье. Она попыталась откинуть его, но оно почему-то опутало ее подобно водорослям, которые тянут на дно тонущего человека. Собравшись с силами, Фелисити стала работать ногами, и когда ей, наконец, удалось сбросить одеяло, она выпрыгнула из кровати.
Комната была полна дыма, и Фелисити закашлялась. Ей было трудно дышать. Она схватила лежавшую на стуле возле кровати шаль и прижала ее ко рту. Надо зажечь свечу, чтобы можно было хоть что-нибудь разглядеть в этой пугающей темноте, но у Фелисити не было на это времени.
Надо выбраться из дома.
– Помогите! – сдавленным голосом крикнула она, но никто не откликнулся.
Она вспомнила, что одна, что все, кого она знала, бросили ее… когда она оказалась опорочена, когда все дамы, с которыми она была знакома, отвернулись от нее.
Но сейчас не время для воспоминаний. Дым становился все гуще, В голове странно шумело, а грудь болела от непрерывных усилий глотнуть хотя бы немного воздуха.
Фелисити споткнулась о табуретку и упала на колени. Ближе к полу воздух был чище, и на мгновение в голове прояснилось. Отпихнув табуретку, Фелисити поползла к двери, инстинктивно почувствовав, что это ее последний шанс выжить. Дым станет таким густым, что она просто задохнется и умрет.
Движимая отчаянным желанием жить, она – дюйм за дюймом – ползла к двери. Она уже чувствовала спиной жар пламени, слышала потрескивание огня. Как же она устала, устала бороться за каждый глоток воздуха! Хорошо бы просто положить голову на руки и немного передохнуть…
Нет! Фелисити вдруг представила себя в грязной от дыма и разлетающихся угольков ночной рубашке. «Не останавливайся! Встань!» – приказывала она себе, подползая к тяжелой двери. Фелисити протянула руку, чтобы толкнуть дверь и вырваться на свежий воздух.
Но дверь не открывалась…
Вскрикнув, Фелисити села в кровати.
Ночной кошмар всегда кончался именно так.
И незачем плакать, убеждала она себя, смахивая слезы. Она выжила, дверь открылась… Но если бы тот, кто поджег дом – а она никогда, в отличие от жителей деревни, не верила, что это был несчастный случай, – сумел каким-либо образом запереть дверь, ей бы никогда не удалось переехать в другое место и снова попытаться скрыть, кто она на самом деле.
Фелисити потерла на предплечье небольшие шрамы от ожогов, которые она обычно прятала под длинными рукавами. Ее взгляд упал на оконце почти под потолком, и Фелисити увидела в нем лицо мужчины.
После чудесной ночи, проведенной с виконтом, Мэдди решила, что необходимо быть осмотрительной. Поэтому она встретилась с Эйдрианом лишь за завтраком. При этом у нее не хватило мужества поднять на него глаза. Ей казалось, что у нее на лбу написано, что в ее жизни произошли большие перемены.
Догадается ли отец, что она потеряла невинность? Вряд ли, но она изо всех сил старалась не краснеть, сосредоточившись на овсянке и тостах.
На Эйдриана она поглядывала лишь украдкой.
А он, напротив, бросал на нее лукавые взгляды, которые заставляли ее хихикать невпопад, когда Эйдриан и ее отец обсуждали какую-то партию в шахматы и великолепный гамбит виконта…
Она тоже могла бы участвовать в разговоре о гамбите, но кусала губы, сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.
Слава Богу, отец предложил Эйдриану сыграть после завтрака еще одну партию.
– Ты не возражаешь, дорогая? – спросил отец у дочери.
– Что ты, папа!
– Игра в шахматы мое почти самое любимое развлечение, – широко улыбнулся виконт, а когда мистер Эплгейт отвернулся, подмигнул Мэдди.
– Да? Вы предпочитаете какую-то другую игру? Так давайте сыграем, – предложил отец.
Мэдди пришлось ущипнуть себя, чтобы удержаться от смеха, и она бросила на Эйдриана укоризненный взгляд за то, что он дразнит ее. Он тут же стал серьезным и поклонился, будто раскаиваясь.
– Нет, я очень люблю шахматы, и мы не можем прервать наш турнир. Я уже почти вернул былую форму.
Мужчины ушли в кабинет, а Мэдди отправилась на кухню помочь Бесс вымыть посуду. Потом она поднялась в свою комнату и, достав письма матери, села на кровать и прижала их к сердцу.
Был ли знаком ее матери тот восторг, который испытали Мэдди и Эйдриан прошедшей ночью?
Мэдди пожалела, что мать жила так недолго и у нее нет возможности поговорить с ней сейчас, спросить ее совета…
Искушение прочесть письма матери было так велико, что Мэдди не могла ему противостоять. Она лишь взглянет…
Она выбрала наугад одно письмо, в котором мать вспоминает о своей прогулке в саду:
Как трогательно, подумала Мэдди. Она и не знала, что ее отец любил заниматься садом. В последние годы он почти не обращал внимания на цветы и декоративный кустарник. Возможно, он охладел к этому занятию после смерти матери?
Она сунула письмо обратно в пачку и опять отправилась помогать Бесс на кухне.
Когда стол был накрыт для ленча, а мужчины, оставив шахматы, присоединились к Мэдди в столовой, ей каким-то образом удалось завести разговор о саде:
– Ты не помнишь, папа, у моей мамы был любимый куст роз?
– Что? – Отец замер с вилкой в руке, словно пытаясь вспомнить. – Видишь ли, твоя мать любила все цветы. Ей очень нравилось возиться в саду, и у нее это очень хорошо получалось. Боюсь, что с тех пор, как она нас покинула, сад никогда не был таким, как при ней. – Отец вздохнул, и у Мэдди не хватило духу и дальше задавать отцу вопросы.
Наверное, все так, как она подумала. Отец утратил интерес к саду, когда не с кем стало его разделить.
Беседа за столом вернулась к обычным темам, а после того, как все встали из-за стола, а мистер Эплгейт отправился отдыхать в свою комнату, Мэдди и виконт вышли в сад и рука об руку прямиком направились на свою скамейку в дальнем конце сада.
Воспоминания о прошедшей ночи заставили Мэдди прижаться к Эйдриану и поднять лицо для поцелуя.
– Любимая, – прошептал он, обняв ее за плечи. – Радость моя.
Она придвинулась еще ближе и почти оказалась у него на коленях. Тогда он приподнял ее и действительно усадил себе на колени. Каково же было ее удивление, когда она ощутила, как при этом напряглась его плоть.
– Как ты думаешь, мы посмеем? – пробормотал он. Она огляделась, чтобы удостовериться, может ли кто-нибудь их увидеть. Высокий кустарник защищал их от посторонних глаз, а Томас, насколько ей было известно, завтракал на кухне у Бесс. Разве можно быть благоразумной, если кровь просто бурлит в жилах?
Он приподнял ее, чтобы она могла вытащить из-под себя юбку. Какой ужас, потрясенно подумала Мэдди, в этих любовных делах она становится просто-таки развратной. Даже если им не удастся довести дело до конца, было так приятно чувствовать его твердую плоть у себя между ног. Она поняла, что, просто раскачиваясь, можно вызвать невероятно восхитительные ощущения.
– Любовь моя, что ты со мной делаешь… – простонал Эйдриан.
– Ты хочешь, чтобы я остановилась?
– Нет, нет! – вырвалось у него.
Она возобновила свои движения, а рука Эйдриана вдруг скользнула ей под юбку, и он просунул внутрь палец. Мэдди вздрогнула и приподнялась, чтобы встать, но он быстро вернул ее на место.
– Тихо, – сказал он, – мы должны делать вид, что ничего не происходит. Надо залечь на дно.
Это показалось Мэдди смешным, и она рассмеялась бы, если бы не была так поглощена ощущениями физической близости.
А Эйдриан продолжал ласкать нежные складки ее плоти, и она уже не понимала, как можно все это выдержать.
Наконец, вскрикнув, она приподнялась в последний раз и упала в его объятия. Эйдриан прижал Мэдди к себе и начал целовать глаза, щеки и даже макушку.
Мэдди лежала с закрытыми глазами, совершенно счастливая, но почему-то чувствуя себя эгоисткой.
– А как же ты? – прошептала она.
– Я в порядке, дорогая. В другой раз… когда мы будем одни. А сейчас я, по крайней мере, смог сделать счастливой тебя.
Казалось, что он говорит искренно, поэтому она перестала беспокоиться. Ей и в голову не приходило, что это можно делать и так. Сколько же ей еще предстоит узнать! Как было бы хорошо, если бы у них впереди было много лет, чтобы научить друг друга всему.
Опасаясь, что из дома может выйти Томас, Мэдди немного отодвинулась от Эйдриана, хотя он продолжал обнимать ее за талию.
– Ты тоже любишь возиться в саду, как твоя мать? – спросил он.
Она оглядела клумбы с осенними цветами:
– Боюсь, у меня не так много времени, чтобы ухаживать за садом. Мой отец прав – все выглядит не так, как раньше.
Он поднес ее руку к губам и нежно поцеловал пальцы.
– Я знаю, как трудно тебе приходится, Мэдлин. На тебе все хозяйство и уход за отцом. Ты – обязательный человек и хорошая дочь.
Мэдди неожиданно разволновалась и спросила:
– Так ты понимаешь, почему я не могу его оставить, Эйдриан? Один он не справится, двое пожилых слуг мало чем могут ему помочь. Но даже если бы слуг было больше, я не смогла бы обречь его на одиночество, оставить только на попечение слуг.
– Я понимаю. У тебя доброе сердце, моя дорогая, и природа наделила тебя способностью любить. Я уважаю тебя за
