гребущему под себя городу.
Взглянув на фотографии, я понял, что Розен решил проиллюстрировать свою характеристику этого человека: вот Уоррен с первым Бушем, вот с Клинтоном (дважды), вот со вторым Бушем. На каждой последующей он становится все старше и выглядит более лощеным. Я не предполагал, что ювелир может казаться сделанным из стали, и он производил такое впечатление, словно каждый раз в Розовый сад его приводила несгибаемая воля. Клинтон высок, Уоррен такого же роста, но более худощавый. Глаза серые с голубизной, редеющие светло-каштановые волосы с элегантной сединой. Ровный загар, филигранная золотая цепочка на левом запястье и манеры человека, которому не приходится ни на чем настаивать. Он выглядел более умудренным, чем президент. Мне показалось, что я даже ощущаю запах его одеколона. Его улыбка на всех фотографиях говорила одно и то же: «Я переживу и этого президента». Я положил фото на одну из стопок книг и почувствовал, что устал. Вздремнул пару минут, а проснувшись, вновь ощутил прилив сил. Взял фото и поднес к глазам. Может, это власть Белого дома подхлестнула стремление к расследованию. Иногда, когда мы больны, разум освобождается из темницы тела и пускается в свободное плавание. В этот день я почувствовал, что мой разум вновь возвращается обратно.
— В чем дело? — спросила Кимберли Джонс, когда вошла в палату и, встав за моим креслом, перехватила мой взгляд, который я в тысячный раз бросил на Уоррена. — Вы так хмуритесь, словно знаете его.
Как ей объяснить? Я не смог ей сказать, что на каждом снимке за фигурой Уоррена разглядел духовным зрением знакомую темную фигуру.
Глава 27
В скромном жилище Кэт царил запах сандала от ритуальных палочек. Она, как и я, жила в одной комнате, которую только благодаря нашему природному оптимизму называла квартирой. Хотя ее комната была на несколько дюймов больше моей. Портрет нашего обожаемого короля висел на том же самом месте, что у меня, а алтарь Будды находился у двери высоко на полке. Я смотрел, как она трижды отвесила Будде поклон, держа между ладонями курящиеся благовонием палочки: не иначе возносила молитву за удачу. На ней был свободный домашний халат, и, как я заподозрил, ничего под ним.
— Сончай, мне надо потренироваться. Прошлым вечером я промазала в пять шариков. Не возражаешь? Как в старые добрые времена. Ты рассказывал матери, как помогал мне? Я — нет. Боялась, она на меня разозлится за то, что я развращала твой юный ум. — Кэт пересекла комнату и достала из шкафа пластиковую коробку для завтраков.
— Говорил несколько лет назад. Она решила, что это очень забавно, и спросила, не заходило ли у нас дальше тренировок. Ведь не заходило, я правильно ей сказал?
— Сончай, тебе тогда было всего десять лет, я не такого рода женщина.
— Мать заметила, что я недаром бесился в юности, если мое первое знакомство с интимными органами женщины сводилось к тому, что я наблюдал, как из них пуляли дротиками.
— Не так уж и плохо, если послушать, что некоторые мужчины говорят о женщинах. Ты ненавидишь женщин?
— Нет. Зато ты ненавидишь мужчин.
— Не будем вдаваться в эту тему. Я ненавижу мужчин в принципе. А тебя, например, люблю. Ты помогал мне с моим представлением.
Она достала из коробки алюминиевую трубку и пачку презервативов. Презервативы дала мне, а сама легла на циновку на пол. Пока Кэт прилаживала трубку, я отошел в другой конец комнаты и надул презерватив так, что он стал длиной примерно с фут. Кэт стыдливо одернула одежду, чтобы стрелять, как лучник из крепости, не блистая телесами. Я отставил презерватив как можно дальше от лица, а она вложила дротик в трубку. Казалось, она даже не шевельнулась, но в следующую секунду надутый презерватив лопнул и дротик воткнулся в стену. В этом месте на штукатурке уже было множество дырочек и сколов.
— Не понимаю, почему ты не купишь себе мишень для дротиков?
— Клиенты обычно покачивают шариками. Нервничают. Думаю, я их пугаю. Мне надо тренироваться попадать в движущиеся предметы. — Кэт хихикнула.
— Ты ненавидишь мужчин из-за Брэдли?
— Чушь! — На этот раз дротик угодил в деревянную дверь, далеко от презерватива, а я заметил сокращение мышц в нижней части живота. — Я ненавижу мужчин из-за моего первого и единственного мужа. Понимаешь, я ревнивая, собственническая натура, а он был водителем мототакси, возил людей по всему городу, особенно в бары и массажные салоны. Думаю, в Крунгтепе не было ни одной шлюхи, которую бы он не трахнул. Господи, мне тогда было всего семнадцать лет. Тайские мужчины утверждают, что любят женщин, но они любят не женщин, а трахаться с женщинами. Даже не так: любят все запретное, новое, неиспытанное. Сходят с ума по малолеткам хлеще любого фаранга. А я однолюбка. Отдаюсь раз и только одному. Поэтому я решила: у меня не будет другого мужчины. Научилась стрелять дротиками. А пока тренировалась, перещелкала целое войско надувных членов. Хотя всегда найдется то, во что можно пострелять.
— Но ты же знала Брэдли?
— Да. Не хотела говорить об этом на Нана-плаза. Немного болезненная тема. Он — американский морской пехотинец. Брэдли убедил меня дать мужчинам еще один шанс. Пять лет назад регулярно посещал Нана-плаза. Он один из тех иностранцев, которые, попав туда, не верят своим глазам и несколько месяцев не могут оторваться от этого места. Но затем очарование начинает рассеиваться. Он был человеком сильного характера. Великолепным и очень черным — разве такого забудешь? Объявил мне, что он не как все. Дура я набитая, правда? Неужели больше никто не узнал его на фотографии?
— Разве много женщин работают в барах по пять лет? Скажи, чем он отличался от других?
— Держался уважительно. В нем не чувствовалось этой смеси похоти, боязни и презрения. Казалось, он любил женщин, считал, что с ними можно дружить. Его обожали во всех барах.
— Он тебя снимал? Платил за тебя пеню в баре?
Бах! Отличный выстрел. Дротик пронзил самую середину презерватива и пригвоздил его к стене, где он и остался висеть — сморщенный, разодранный, безжизненный.
— Конечно, нет, я же тебе говорила. Я не хожу с мужчинами даже ради того, чтобы продать свое тело. Это другое. Я выступаю на частных вечеринках и таким образом зарабатываю деньги. Представление в барах — это лишь реклама. Мой агент сразу предупреждает клиентов: «Только не трогать. Эта дама не на продажу. Она покажет вам свое искусство, может пообщаться, если хотите, даже посидеть на коленях — но это все». Обычно агент очень строг на этот счет. Но пять лет назад он позвонил мне и сказал, что договорился о вечеринке и плата будет вдвое больше, чем всегда. Он не объяснил, по какой причине, и у меня возникли подозрения. «Фаранги?» — спросила я. «Нет», — ответил агент. «Ты предупредил, что не будет никакого секса?» «Да, — успокоил он меня, — все оговорено, никакого секса».
Я начал чуть-чуть покачиваться, надутый презерватив болтался на расстоянии вытянутой руки. Кэт немного помолчала и слегка приподнялась.
— Это произошло в отеле «Дусит Тани». Номер на третьем этаже для частных мероприятий — думаю, очень дорогой. Там и состоялась вечеринка. Для меня даже устроили поворотную сцену. Это случилось вскоре после того, как меня показали по телевидению. Наверное, участникам вечеринки захотелось посмотреть вживую то, что они увидели на экране, — кажется, это был канал Би-би-си. Я исполнила роль, не слишком обращая внимание на заказчиков. Сосредоточилась на шариках. Но как не заметить черного великана среди кучи крестьян! — Она произнесла последнее слово с презрением. — Даже не крестьян — горцев. Только что спустившихся с вершин дикарей. Они мерзко напились и полностью распоясались. Когда кто-то из них подошел к сцене, решив меня потрогать, я начала думать, как удрать. Один из них показался мне знакомым, словно я его уже видела, только не могла припомнить где. Может быть, в газетах. Я решила, что это один из наркобаронов с приграничных территорий. Он был главным, на всех покрикивал, а когда приказывал, другие сразу останавливались, что бы ни делали, и слушали. Прямо как в кино, когда старший
