Молчание.
— Я знаю, у тебя получится. Но будь осторожен, дорогой. Дело очень серьезное. Ты ведь появишься на похоронах?
Я думал об этом по дороге из морга домой.
— Наверное, нет.
— Почему, Сончай?
— Деревенские похороны.
Тело Пичая в украшенном гробу под балдахином усадят в местном храме, а оркестр будет играть похоронные мелодии. С заходом солнца музыка смолкнет. Мать Пичая под давлением общественности устроит вечеринку: ящики с пивом и виски, танцы, профессиональный певец, игра, наверное, парочка драк. Прикатят на мотоциклах торговцы и станут продавать яа-баа.
Но самое ужасное — это крематорий. В том удаленном уголке он напоминает нечто вроде паровоза времен первых железных дорог: ржавый, с высокой трубой, размером только-только на один гроб и с топкой для дров под ним. Запах горелого тела держится в воздухе несколько дней. А ведь плоть моего духовного брата — это моя плоть.
— Его сожгут в той самой штуковине? — спросил я.
— Да, — вздохнула мать. — Видимо, так. Приезжай побыстрее, дорогой. Или хочешь, чтобы я к тебе приехала?
— Нет-нет, лучше я приеду, когда все кончится.
Я повесил трубку и заметил, что толстуха Сом стоит с отвисшей челюстью, так и не дожевав до конца свои чипсы. Она хотела выразить соболезнование, хотя почти меня не знала. Грехопадения в прошлой жизни лишили ее способности выражать свои чувства. Оттого она была обречена на толщину и обидчивость. Но Сом тем не менее попыталась, наморщив лоб, что я, впрочем, не оценил и поспешил выйти из комнаты. За спиной в офисе зазвонил телефон, и у меня мелькнула мысль, что толстухе придется сначала прожевать чипсы и только потом ответить. Я уже вставлял ключ в дверь своей комнаты, больше напоминавшей камеру, когда она показалась в дверях офиса и, пыхтя, покатилась в мою сторону так резво, что плоть заколыхалась под хлопчатобумажным платьем.
— Это вас.
Я был сильно удивлен: мне никто никогда сюда не звонил. Решил, что это какая-то ошибка и мне не следует брать трубку, но толстуха Сом настаивала. Когда я снова очутился в ее кабинете, она рыдала как ребенок. Неужели моя трагедия так подействовала на нее? Кто знает, может, она освобождена, если умерший архатом и пребывающий теперь на краю нирваны Пичай обрел силу исцеления. Беря трубку, я улыбнулся ей, вызвав тем самым ее признательность. В ухо мне заговорил американец на английском языке:
— Будьте любезны, позовите детектива Сончая Джипичипа.
Я не сразу понял, что он попытался произнести мою фамилию — Джитпличип.
— У телефона.
Мой английский почти лишен тайского акцента, хотя в нем можно расслышать множество других говоров — от Флориды до Парижа, куда заносила мать ее работа и где проходило мое детство. Мне говорили, что когда я стараюсь, то говорю по-английски с немецкой аккуратностью и баварским акцентом. Это благодаря Фрицу.
— Детектив, прошу прощения, что беспокою вас дома в такой час. Моя фамилия Нейп. Я заместитель официального представителя ФБР в американском посольстве на Уайрлесс-роуд. Мы только что разговаривали с полковником Викорном, и он сообщил нам о смерти сержанта морской пехоты Уильяма Брэдли. Мы так понимаем, что расследование ведете вы?
— Все правильно. — Из-за потрясения мысли настолько путались, что казалось, будто разговор происходил на другой планете. Или в аду, или на одном из небес. Мне никак не удавалось побороть нереальность.
— Нам также сообщили, что погиб ваш напарник и друг Пичай Апиради, поэтому позвольте выразить самые искренние соболезнования.
— Спасибо.
— Вы, вероятно, в курсе, что в соответствии с соглашением с правительством Таиланда в случае насильственной гибели наших сотрудников, как это произошло сегодня, мы имеем право доступа к данным полицейского расследования. И в свою очередь, готовы поделиться следственными возможностями ФБР. Когда вам удобно прибыть в посольство, чтобы обсудить вопросы обмена информацией? Или предпочитаете, чтобы приехали мы?
Я чуть не рассмеялся, представив, как буду принимать фэбээровцев в своей конуре без единого стула.
— Я приеду сам, только мне нужно время на транспорт.
— Понимаю. Мы бы прислали за вами машину, но, боюсь, это не решит проблему.
— Не решит. Постараюсь добраться как можно быстрее.
Не заходя в свою комнату, я спустился по бетонной лестнице на первый этаж. Под навесом на раскладушках расположились сплошь татуированные парни со множеством серег. Они курили и пили пиво, а рядом валялись их куртки с номерами. Это были официальные мототакси — самый опасный и в то же время самый быстрый вид общественного транспорта в Крунгтепе.
— Американское посольство на Уайрлесс-роуд, — бросил я одному из парней, стукнув ногой по спинке раскладушки. — Поднимайся!
Парни были местными поставщиками яа-баа, а в промежутках между делом сами же его и потребляли. Иногда я подумывал, что неплохо бы с ними разобраться. Но тогда на их место придут другие, и, как знать, они могут расширить бизнес. Стукни палкой по грязи, и грязь разлетится во все стороны. К тому же парни покупали большую часть яа-баа из того, что конфисковывала полиция, и мне бы грозили неприятности на службе. Коллеги стали бы жаловаться, что я отнимаю кусок хлеба у их детей.
Парень, чью лежанку я пнул, бросился к своему мотоциклу — двухсоткубовому «сузуки», который в молодости выглядел, наверное, неотразимо: точеные обводы от каплевидного бензобака до приподнятых двойных глушителей. Но Крунгтеп не терпит изящества, и «сузуки» изрядно потрепало: на боках появились вмятины, подножки в грязи, выхлопные трубы заржавели, сиденье разодрано. Водитель предложил мне шлем, но я отказался. Шлем для пассажиров — один из наших многочисленных недействующих законов. Многие предпочитают рискнуть головой, чем почувствовать, как в черепе варятся мозги.
— Вы на самом деле спешите? — спросил молодой шалопай.
Я задумался. По правде говоря, не очень. Просто любым способом нужно занять начинавшее закипать сознание.
— Да, у меня неотложное дело.
Я наслаждался поездкой. Парень был явно под кайфом — если и не от яа-баа, то от ганжи, — и несколько раз мне казалось, что я присоединюсь к Пичаю раньше, чем предполагал. Мы свернули с Флоен- Чит, и, к моему разочарованию и некоторому удивлению, я оказался у стен американского посольства, по- прежнему находясь в темнице собственного тела.
Расплатившись с парнем, я попросил его:
— Достань немного яа-баа и занеси вечером ко мне в комнату.
Он пришел в еще большее возбуждение и укатил, визжа покрышками. А я остался лицом к лицу с бронзовым орлом на гипсовом медальоне, турникетом из нержавеющей стали и стоящими у стены вооруженными до зубов тайскими полицейскими. Показав им свое удостоверение, я объяснил, что у меня назначена встреча с представителями ФБР. Сведения передали сидящему у турникета за пуленепробиваемым стеклом американцу, и тот принялся звонить по телефону.
Во время медитации наступает такой момент, когда мир словно бы разваливается и за ним возникает проблеск истинной реальности. Развал я ощущал, однако спасения не наступало. Пока я ждал на жаре, город то рушился, то снова восставал из руин. Я подумал, уж не послание ли это от Пичая. Учителя медитации предупреждают, что человек испытывает потрясение, когда он наконец осознает хрупкость потустороннего мира. Это благодатный знак, но неподготовленных может свести с ума.
