феноменов окружающей нас реальности? Что находится даже выше Бога?
— Выше Бога, по определению, нет ничего,—сказал Алан.
— Выше Бога—идея Бога, а в идее Бога заложена идея анти-Бога. Подлинная реальность—это дуализм, это состязание двух игроков. Мы—мои коллеги и наши коллеги с той стороны—как раз и являемся отражением этого состязания. Впрочем, отражением довольно бледным. Прежде оно было значительно ярче: тогда каждая из сторон олицетворяла собой то, что принято называть добром и злом. Игра была жестче и интереснее, соперник не находился по другую сторону сетки или линии. Его не надо было отличать по форме, цвету кожи, расе, языку или приверженности той или иной историко-географической абстракции. Но поскольку сегодня мы не верим в добро и зло, то остается лишь продолжать эту глупую, бесцельную игру.
— Но вы же не обязаны в ней участвовать,—сказал Алан.
— Кроме нее играть не во что. Мы слишком ничтожны, чтобы нам противостояли силы света или силы тьмы. Более того, во время игры мы время от времени открываем двери злу. Оно незаметно проникает в наш мир. И оказывается, что в нем отсутствует добро, необходимое для противостояния злу. Вот тут-то и становится так муторно на душе, что хочется выйти из игры. Потому-то мое нынешнее задание— последнее.
— Все-таки вы делаете добро, вызволяя британского ученого из России,—сказала Клара.
— Нет, всего лишь исключаю его из игры. Снимаю с шахматной доски фигуру. Сама игра продолжается.
— Я думаю,—внушительно проговорил Алан, предлагая Хильеру сигарету,—что нам троим надо держаться вместе.—Неожиданно для себя Хильер взял сигарету и прикурил от протянутой зажигалки.— Давайте пообедаем в отдельном кабинете. Я сейчас схожу и закажу места.
Хильер был удивлен и тронут. Он спросил:
— Не покажется ли это подозрительным?
— Ну и пусть. Пусть думают, будто мы что-то затеваем против неё. Вы утверждаете, что добро и зло больше не существуют, однако она и есть зло.
— Я думал, ее интересы ограничиваются мужчинами. Молодыми мужчинами. Я имею в виду секс.
— Она считает себя богиней секса. Старая потасканная богиня секса.
«Ноябрьская богиня постаралась». Хильер подошел к платяному шкафу и пошарил в заднем кармане висевших в нем брюк.
— Попытайся помочь мне с этим,—сказал он Алану.—Расшифруй, что здесь написано. Конечно, это не столь важно, просто шутливое прощальное послание из Департамента. Но все-таки попытайся. Думаю, такие вещи у тебя должны хорошо получаться.
Алан взял сложенный листок—слегка изогнутый от того, что на нем сидели,—и счел это намеком на окончание разговора.
— Пойдем, Клара,—сказал он.—Надеюсь увидеть вас за обедом.
— Спасибо, но боюсь, что сегодня меня не будет. Я заказал обед в каюту. А потом займусь самопричащением.
— Кажется, это имеет отношение к религии,—сказала Клара.
— Имеет, — подтвердил Алан. — Все, что он говорил, имеет отношение к религии.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Хрипы хлебного магната становились все слабее, он заплывал все дальше в свое черное море. Ха-а-рх. Ха-а-рх. Невзирая на столь очевидное memento mori[106], пассажиры по-прежнему предавались чревоугодию. «Полиольбион» прошмыгнул между Кикладами. Ха-а-рх. Толстые ломти ветчины, вываренные в курином бульоне с мускатом, обсыпанные толчеными каштанами, миндальными орехами, луковым пюре. На них румяные слойки, политые марсальским соусом. Ха-а-рх. Милос, Санторин. Жареный цыпленок «Нерон» с картофелем по-римски. Сифнос, Нарос. Где-то здесь поют нереиды—златоголосые, златоволосые. Говяжье филе с бордоским соусом и трюфелями. Ха-а-рх. У нереид Сикиноса ослиные или козьи копыта. Перченый бифштекс в пылающем бренди. Юный Уолтерс ломает голову над шифровкой. ZZWM DDHGEM. Ха-а-рх. Остров Ариадны[107]. Яблоки «Бальбек», Китнос, Сирос, Танос, Андрос. EH IJNZ. Паросский бисквит, вино, масло, анисовый ликер. Ха-а-рх. Дробленая кукуруза. Мороженое с коньяком и гоголь-моголем. OJNMLJ ODWI Е. Ха-а-рх. Северные Спорады. Раковый суп с шерри.
UVU ODVP. Xa-a-px. Телячьи котлеты в сметане. Справа по борту пролив Митилини и за ним—побережье Турции. Xa-a-px. Мисс Уолтерс, возбужденная предстоящими приключениями, успокаивает себя секс- книжицей. «Полиольбион» осторожно пробрался сквозь Дарданеллы. «Чтобы Англия на». Xa-a-px с жареным картофелем и можжевельником. «Месте не топталась» с ха-а-рх и кабачками.
Хильер отсиживался в каюте из-за Клары Уолтерс. Не время высасывать мед из этих сот. Он набивал рот хлебом, сыром, пивом; мучил его русскими звуками, добиваясь естественного произношения. Рист даже забеспокоился—может, ему не по себе? Иногда, когда Хильер ел, Рист усаживался рядом и рассказывал, как работал ассенизатором в Канберре, как отбывал безразмерный срок в аделаидской тюрьме, каких телок можно встретить на сиднейском пляже. Вот так Рист—соль земли! «Месте не топталась». Xa-a-px. Мраморное море. Слева по борту—Стамбул; помашем рукой. «Полиольбион» зайдет туда на обратном пути. Босфор. Справа по борту—Бейкоз. Xa-a-px. В нем все еще теплилась жизнь, в этом чане с булькающими химикалиями. Может быть, дотянет до Стамбула. Оттуда уже не так трудно доставить его в английский крематорий. Корабль уверенно приближался к Крымскому полуострову. Впереди маячила сомнительная ухмылка Ярылыка.
Близилась ночь. Близилась земля. Плисовый небосвод усеян татарскими бриллиантами; воздух нежный и курчавый, как Бородин. Хильеру захотелось поприветствовать приближавшуюся опасность немедленно — в трусах и халате. Его L-образная каюта смотрела прямо на гавань; он видел, как в иллюминаторе над умывальником вырастали портовые сооружения, сам при этом оставаясь невидимым. Хильер пребывал во тьме, в беспросветной тьме. Ужас заключался в том, что у него не было плана. Его ждала неизвестность, толстяков же, хохочущих на палубе,—развлечения. Каждый раз, когда после долгого плавания появляется земля, от нее веет какой-то враждебностью, даже от дома—что бы это слово ни значило. Так больничную тишину прорезает сфорцандо[108] галдящих посетителей, так вспыхивает резкий электрический свет, когда сгущающийся воскресный сумрак, подсвеченный завораживающим огнем из каминной пасти, сменяется вечером и пора собираться в церковь. Вдоль набережной неприкрыто светились лампочки, уродливые пакгаузы зияли выбитыми окнами. Где-то залаяла собака — слава Богу, хоть у нее язык международный. Тамерлан с сыновьями в вылинявших робах уставился на английский корабль. Жестокие татарские лица, под мохнатыми усами тлеют папиросы. Под аккомпанемент выкриков приняты швартовы. Хильер услышал, как спустили сходни. Кое-кто из пассажиров приветствовал это событие. Сквозь горы ящиков, тележки, голыши, выбитые стекла, мерцающее на крыше желтое неоновое ЯРЫЛЫК он пытался разглядеть далекие холмы, кипарисы, оливы, виноград, веселые лица—нетленную, девственную жизнь, безыскусные танцы, пестрые народные гулянья. Тяжело дыша, он всматривался вдаль—поверх одетых в гимнастерки и фуражки дымящих солдат, что, подбоченясь, переминаясь с ноги на ногу, маялись у трапа. По обе стороны шоссе, наверное, зажглись уже для иностранцев и менее официальные огни—на дачах и в домах отдыха. Где-то рядом должны быть лодки и спортивные яхты с флагами. Напротив иллюминатора прогуливались двое военных. Может, эти не такие тертые, как в Москве? Может, здесь что-нибудь напутали с телеграммой Теодореску или не придали ей большого значения? Двое были обыкновенными милиционерами, которых ничего не интересовало, разве что виски в корабельном баре, шариковая ручка, фотоаппарат или сувенирная кукла в старинном шелковом платьице. Не волнуйтесь, сбагрите свою рублевую требуху, свои рублевые отруби британским туристам.
Мимо иллюминатора прошли трое весело тараторящих пограничников—на этот раз славяне, а не татары. По громкоговорителю уже объявили, что все пассажиры, желающие сойти на берег, должны захватить паспорта и собраться в баре нижней палубы. Всех подозрительных, небось, будут раздевать в специальной каюте? Затем набитый битком автобус домчит их до гостиницы «Крым», где туристам предложат крымских устриц, семгу, осетрину, шашлык, спелый инжир и сладкое, как спелый инжир, вино. Хильер вздрогнул: дверь неожиданно приоткрылась, и в каюту проник свет из коридора.—Сидите в темноте,— сказал юный Алан. «Балканское собрание» служило лучшей визитной карточкой. Хильер задернул шторки
