своими же оторванными конечностями.
Но Гримо таких сказок не любил и быстро окоротил этого сталкера.
А теперь Атос стал заниматься чем-то другим, куда более неприятным его заместителю. Он стал заниматься финансами — он начал проверять финансовые операции, что Гримо не понравилось.
Не нравился ему и зоолог Кравец. Кравец был негодяй и стукач. Если бы Гримо что-то не понравилось, или он считал, что совершено преступление, то он честно написал бы рапорт.
Кравец стучал всем и на всех — это был прирождённый стукач. И внутри Кравца горело желание доносить, соединённое с каким-то паническим страхом.
Но при этом Кравец был глуп, и его быстро вычисляли. Когда Кравец стал писать письма о нецелевом расходовании средств, Гримо предложил Атосу его выгнать. Выгнать стукача было несложно, контракты были составлены так, что любого из учёных можно было выслать из научного городка с минимальными потерями.
Однако Атос запретил ему это сделать.
Атос сказал, что стукач обязательно должен быть и он неприкосновенен, и явный стукач куда лучше стукача неизвестного, который совершает неожиданные поступки.
Неожиданный поступок совершил в прошлом году старый учёный Трухин. Трухин неожиданно умер, но в смерти вообще много неожиданного. Не то удивило Гримо, его удивило то, что бумаги Трухина и его имущество приехали описывать и вывозить украинский полицейский и ещё какой-то непонятный человек, для которого ни русский, ни украинский языки явно не были родными.
А теперь, с раздражением думал Гримо, к ним будто кто-то присматривается.
Кто-то с большой властью и явно не государственными деньгами пытался влезть в их дела. Гримо то обнаруживал несанкционированные проникновения в компьютеры (окончившиеся, впрочем, ничем), то учёные говорили о том, что на них охотятся в Зоне.
Кому-то группа Атоса мешала, а Гримо был солдат,
Гримо был готов умереть и за группу, и за Атоса лично.
И вот только сегодня он стал понимать, что, собственно, происходит.
Ключом стали два письма, которые на их центральном компьютере упали в спам, вместо того чтобы отправиться в ящик адресата. А спам Гримо просматривал перед удалением, он бы ничего и не удалял, но для того, чтобы хранить спам, он всё же был недостаточный параноик.
И вот эти два письма стали тем хвостиком, за который лису вытаскивают из норы, той ниточкой, дёрнув за которую можно распустить весь свитер.
Через некоторое время Гримо сделал несколько открытий — немного тревожных, но вовсе не ужасных.
И вот сегодня он случайно решил вернуться в свой кабинет.
А кабинет оказался не заперт, он ещё на лестнице понял, что кабинет не заперт, он, чёрт побери, не заперт! У него, Гримо, кабинет не заперт! Этого быть не может!
Что-то не так.
Он рванул дверь на себя.
Ветер разметал бумаги на столе — и, о ужас, среди них были тщательно подобранные оригиналы, которые ещё не были даже заведены в базу.
Но самое безобразное было не в этом.
В его кабинете, в святая святых, был посторонний — человек в надвинутом по подбородок капюшоне. Ку-клукс-клановец какой-то!
Человек в капюшоне внутри лаборатории.
Он стал подкрадываться, когда человек обернулся и сдёрнул капюшон.
Гримо протянул руку, чтобы схватить человека, но так и не успел дотянуться.
Тут же полыхнуло белым.
Удивлённое выражение не успело сползти с лица. И первым делом он подумал о бумагах, которые сдуло со стола сквозняком.
Ведь это же важные докуме…
Через шесть часов Виктор Неделько, майор СБУ, который никогда тут не носил формы, сидел перед монитором и, воткнув в компьютер флэшку, в двадцатый раз просматривал ролик.
Флэшку ему принёс Кравец, сказав, что он боится пересылать файл.
Неделько не любил Кравца, это был человеческий мусор, но дело было серьёзное. В зоне его ответственности был труп. Пусть это международная территория, но это его, Неделько, зона.
Он ещё отмотал ролик обратно, и увидел, как склоняется над клавиатурой человек в капюшоне. Он был настолько узнаваем, что ему даже не нужно было оборачиваться.
Сталкер-прибалт обернулся и в руке его на мгновение появился огненный шар — он возник три раза, и скучный бюрократ по прозвищу Гримо завалился на бок.
С настоящим хладнокровием сталкера, прибалт снова повернулся к клавиатуре и продолжил набирать что-то.
И только закончив работу, он покинул кадр.
Неделько с трудом верил, что сталкер-проводник по кличке Палач мог застрелить человека прямо в научном городке. Про этого сталкера ходило много слухов, в том числе и то, что он может убивать на расстоянии, но этому майор не верил.
Это — лишнее.
Очень, очень жаль, что сталкер не свёл свои счёты внутри Периметра. Майор симпатизировал сталкеру-проводнику Эрику Калыньшу по кличке Палач, а вот заместителя начальника группы «RuCosmetics» он не любил. Этого заместителя за глаза звали «завхоз», и большего он не заслуживал.
Майор не был удивлён убийством, в своей жизни он много видел смертей, и смертей по большей части насильственных. Таково свойство профессии: большинство мёртвых тел, что видит обычный человек, принадлежат тем, кто умер от старости или болезней, и лишь немногие погибли как-то иначе. А у майора было всё наоборот.
Но Неделько раздражала бессмысленность этого убийства — главное, непонятно, зачем сталкер- проводник Эрик Калыньш попёрся к чужому компьютеру. Порнуху скачивать? Торговать на электронном аукционе найденным артефактом? Всё не то, не так, всё бессмысленно и глупо.
Усложняло ситуацию то, что господин Гольцев, начальник русской группы, который откликался на кличку Атос, ничего не знал о смерти своего заместителя, потому что этим же утром вышел в Зону на согласованный плановый маршрут и никто не знает, когда он вернётся.
Связи с ним нет, и отчитывается он только на самом верху.
При этом сам сталкер-проводник Эрик Калыньш по прозвищу Палач пересёк границу Периметра двумя часами раньше, предъявив пропуск, подписанный тем же господином Гольцевым.
Как описать случившееся в ежедневной сводке, как грамотно расставить в ней акценты, Неделько не понимал.
Глава девятнадцатая
Мы приближались к краю болот.
Вдали виднелась волнистая кромка леса, словно вырезанная из чёрной бумаги каким-нибудь школьником — какое-то явно рукотворное сооружение, больше похожее на решётчатую башню, наклонившись, стояло на унылом сером холме с зазубренной вершиной.
