поставила перед ним миску с отварной картошкой и глазуньей из трех яиц, отошла в сторону и опустилась на завалинку возле дома. Мужик сел напротив Вани, поставил возле себя ружье, сложил на столе тяжелые натруженные руки, молча смотрел, как Ваня с жадностью уминает стоящую перед ним еду. Как только Ваня доел последние крошки, мужик, крякнув, спросил:
– Тебя как зовут, божий человек?
– Ваней кличут.
– Погоняло или по паспорту?
– Так родители назвали. Стало быть, и по документам так было.
– А они у тебя есть, документы-то?
– Нет, уже давно. Как в рабство попал в Крыму, так и бегаю без них.
– Как это – в рабство? Вроде уже нету такого!
– Есть, еще как. Я в Крым направился, никогда там не бывал, вот решил посмотреть. Деньги кончились, а тут предложили на виноградниках поработать. Деньги обещали, кормежку, жилье. Согласился сдуру. Завезли куда-то в степь. Охрана на лошадях, паспорт отняли. Работали весь день, о деньгах и слыхом не слыхивали. Вкалывали за баланду и нары в бараке. Год или чуть больше я там был, потом сбежал. Добрался до Киева. Перезимовал – и сюда пришел. Здесь уже четыре года. Вот и все.
– С этим понятно, а раньше?
– А что раньше, на севере жил, работал, оленей гонял. Говори, хозяин, чем отработать харч?
Хозяин посмотрел в усталые глаза гостя:
– Знаешь что, Ваня, меня, кстати, тоже Иваном зовут, оставайся у меня до осени. Денег я, понятное дело, тебе не дам, но кормить буду. Жить будешь пока на сеновале, ну и работать. У меня жена собирается рожать, так что работник она никакой, а помощь нужна: и за скотиной ходить, и в поле. Коли согласишься, не пожалеешь. Думать будешь?
– Да что тут думать, Иван, – разулыбался обрадованный бродяга. – Согласен, конечно, до осени работать буду на совесть, обещаю, а потом могу и уйти, не привык я подолгу на одном месте оставаться.
– Дело твое. Стало быть, по рукам?
– По рукам, хозяин.
Клоп увидел это первым. Подбежавший Хруст, заметив замершего, смертельно бледного Клопа, остановился в отдалении и некоторое время наблюдал за происходящим. Убедился, что особой опасности нет, осторожно приблизился. Огромный рой мух взвился над изуродованным телом Серого и тут же упал вниз, спеша отложить личинки на уже разлагающемся мясе.
– Интересно, кто же его так? – обращаясь скорее к самому себе, спросил Хруст.
– Бежать отсюда надо! – выдохнул Клоп.
– Куда бежать? Придурок! – рявкнул Хруст. – Ни оружия, ни жрачки! Беги! Тебя никто не держит!
– Хруст, давай уйдем! – взмолился Клоп.
Хруст, не говоря ни слова, повернулся и быстрым шагом направился в лес. Клоп бросился за ним. Они шли, ускоряя шаг, голодные, злые, почти бежали, стараясь как можно дальше уйти от жуткого места. Клоп уже тысячу раз пожалел, что когда-то давно, кажется сто лет назад, пришел в Зону.
Клопу было пятнадцать, когда, разругавшись с отчимом, он сбежал из дома. Прибился к группе мародеров, попал сюда. Да только вскоре их компания распалась, и Клопу пришлось примерить на себя маску лесного разбойника.
Вместе с шайкой таких же, как сам, молодых волчат на собственной шкуре постигал основы разбойной жизни. Многие мерли от голода и холода, но другого занятия у них не было. За десять лет жизни в Зоне Клоп, наверное, остался одним из немногих уцелевших. Он давно забыл, какая она – обычная жизнь. Когда к ним попал Хруст, многое изменилось. Добыча стала побогаче. Жратвы появилось вдоволь, да, к сожалению, не надолго. В лесах стало попросту тесно. Их выбили с насиженного места, пришлось искать другое. Оружия оказалось маловато. Долго рыскали, как стая голодных хищников, пока не нарвались на банду Серого. Озлобленные, они не послушались тогда Хруста и ломанули силой. Полегли все. В живых остались только Клоп и Хруст, старый и осторожный. Хруст никогда не лез на рожон, старался обстряпывать дела тихо и незаметно. Сумел он втереться и в доверие к Серому. Нельзя сказать, что тот принял Хруста как брата, но в банду взял, а вот Клопа хотел прикончить. Повезло, что Хруст тогда за него поручился. В понимании Клопа Серый был натуральным зверем, жизнь человеческую ни во что не ставил. Но одно время под его началом существовали нормально. Пока хата не сгорела. Тогда пришлось переселиться в землянку. В этом деле выручил всех Ваня. Практически в одиночку копал, строил, лепил печку. Когда Серый решил осесть на хозяйство, Клоп не очень-то обрадовался, но Хруст ему объяснил все выгоды такого дела. В особенности если удастся замочить самого Серого. Теперь Серого нет, да вот только и дома нет, и жратвы.
Клоп смертельно устал, бежать за Хрустом становилось все тяжелее, но сама мысль о том, что придется остаться одному в лесу, где неведомая Тварь разрывает человека на части, подгоняла его. Пот заливал глаза. Ветки то и дело стегали по лицу. Но Клоп изо всех сил старался не отстать. Временами он удивлялся, откуда у немолодого уже Хруста столько силы. Внезапно нога ушла куда-то в пустоту. Клоп даже не успел среагировать, как усыпанная прошлогодней прелой листвой земля устремилась навстречу и резкая боль рванула ногу. Что-то хрустнуло, и Клоп покатился по земле с диким воем, схватившись за сломанную лодыжку.
Упав на бок, глянул на ногу и обомлел: из разорванной штанины торчала его собственная белая кость, быстро окрашивающаяся красным. Сломанная нога горела, словно ее до колена засунули в костер. Клоп хотел позвать Хруста, но тот уже стоял рядом и невозмутимо глядел на перелом.
– Хруст, помоги мне! – попросил Клоп.
– Хреново, очень хреново, – словно не слыша, пробормотал Хруст. – Как же тебя угораздило?! А воняет как! Ты что, уже?
Не слушая, что ответит ему Клоп, Хруст вернулся на то место, где провалилась нога напарника, и присвистнул: в заваленной валежником яме лежал полуобглоданный разлагающийся труп.
– Так. Еще один, – негромко сказал Хруст и, вернувшись к Клопу, присел на корточки. – А ножка у тебя, парень, тю-тю. Не жилец ты теперь, никакая «скорая» тебе не поможет.
– Не бросай меня, Хруст! Что хочешь для тебя сделаю, только не бросай! – умолял Клоп, уже понимая всю бессмысленность просьб.
– Ладно, – подумав, сказал Хруст. – Полежи пока. Я посмотрю, куда тебя пристроить.
Насвистывая что-то, Хруст перешагнул через Клопа и скрылся в чаще.
Оставшись один, Клоп заплакал. Слезы прочерчивали грязные дорожки по давно не мытому лицу. Он уже понял, что смерть стоит рядом. Умирать было страшно. Только теперь он понял то, что столько раз видел в глазах умирающих людей. Боль заполняла сознание, нестерпимо хотелось пить. Смерть была близко, но она еще не приняла окончательного решения. Смерть медлила, словно раздумывая, дать Клопу пострадать или нет.
Целая вечность, наполненная болью и одиночеством, прошла прежде, чем вернулся Хруст. Он появился бесшумно, остановился в двух шагах от лежащего на земле Клопа и, немного помедлив, сказал:
– Тут недалеко, метров триста, халупа есть. Туда доберемся. Ты полежишь, а я жратвы добуду.
Кое-как затянув рану, Хруст взвалил на плечо пусть и сильно исхудавшего, но все же нелегкого Клопа и понес его через лес в халупу. Каждый шаг причинял Клопу боль, но он сцепил зубы и старался сдержать стоны. Понимал: если начнет надоедать Хрусту, тот попросту сбросит его на землю и оставит умирать в лесу одного. А так у него появлялся зыбкий шанс выжить. Почти час с остановками добирались до избушки. Старая, но крепкая, она стояла на краю небольшой полянки. Дверь валялась в стороне, но в крошечных оконцах сохранились стекла. Воняло в избушке какой-то мерзостью, но выбирать не приходилось. Уложив Клопа на уцелевшие нары, Хруст спустился к речке, принес воды в закопченном солдатском котелке, найденном здесь же. Разжег корявую, сложенную из речного камня печурку, поставил кипятиться отвар из собранных неподалеку трав. Закурил самокрутку, присел на невесть как попавший сюда дощатый ящик. Решение он уже принял и не собирался его менять. Будь на месте Клопа кто-то другой, Хруст, пожалуй, и пальцем бы не пошевелил, но теперь он считал свой долг выполненным. Дотащив приятеля до более-менее надежного жилья, он решил уходить. Помочь Клопу Хруст не мог, а оставаться рядом с ним до той поры, пока начнется гангрена, не хотел. Когда отвар немного остыл, он часть выпил сам, остальное поставил
