— Спасибо, доктор, вы очень внимательны.
— Примите лекарство. Я вижу, вы нервничаете. — Она присела на край кровати. — Вас что-нибудь угнетает?
Милан покачал головой. Несколько секунд стояла тишина. Затем Траксель слез со своего табурета и, забрав ведро, в котором он носил уголь, вышел из подвала. Андреа посмотрела вслед старику, а затем, обращаясь к Милану, посоветовала:
— Вы можете быть со мной откровенны. — Она взяла руку Милана в свои руки.
— Я думаю о том, — не спеша заговорил он, — что во всей Европе нет ни одной страны, кроме нашей, которая покорилась бы нацистам безо всякого сопротивления. Думаю, что мое плохое настроение в основном этим и объясняется.
— Я вас понимаю, — сказала Андреа. — Знаете, я не занимаюсь политикой, да и не разбираюсь в ней, однако думаю, что любое сопротивление было бы совершенно бесполезным.
— А так, вы думаете, погибнет меньше людей? — возразил Милан. — Раз уж гитлеровцы заняли нашу страну, они начнут ее «чистить». Рецепт такой «чистки» у них имеется. Крематории уже действуют — в их печи нужно только подбрасывать топливо.
— Но тогда люди восстанут.
— Возможно, но, как мне кажется, они упустили благоприятный момент для этого.
— А вот мой отец — вы, наверное, знаете, что он журналист и очень любит политику, — считает, что оккупация страны гитлеровцами встряхнет наш народ. Мой отец — оптимист...
— Завидую вашему отцу. К сожалению, я почти полностью растерял свой оптимизм. — За дверью послышались шаркающие шаги старого Тракселя. — У меня был друг, который принимал участие в гражданской войне в Испании.
— Он был венгр?
— Да, венгр. — Затянувшись сигаретой, Милан бросил взгляд на вошедшего Тракселя. — На стороне республиканцев сражалось немало венгров. Многие из них погибли.
Старик поставил ведро с углем к печке, вымыл руки и, снова взгромоздившись на табурет, задумался о чем-то своем.
— Так вот, этот друг, — продолжал Милан, — много рассказывал мне о боях в Испании. В течение нескольких месяцев они находились за линией фронта, действуя в тылу у Франко: взрывали мосты, пускали под откос железнодорожные составы. И их ни разу не схватили, так как испанские крестьяне поддерживали их и защищали, как могли.
— Я понимаю. — Андреа нежно улыбнулась: — Этим вы хотите намекнуть, что нечто подобное могло произойти и у нас.
— Приблизительно.
— Не слушайте его, доктор, — хриплым голосом бросил Траксель. — Он немного заговаривается.
— Я заметила, — отозвалась Андреа. — Вот только не знаю, прав ли он. Однако уверена, что и среди венгров можно найти таких людей, которые способны на многое. В студенческие годы я вместе с отцом жила в Берлине. Отец был тогда корреспондентом телеграфного агентства. Вот там-то я и услышала, что гестапо арестовало коммуниста по фамилии Милан Радович.
— Вы его знаете? — Милан с любопытством уставился на девушку.
— Только по слухам. Мне о нем много рассказывал мой жених. Они были друзьями. Ну так вот, этому Радовичу помогли бежать.
— Ваш жених?
— Нет, не мой жених. Венгры. Я об этом только потому вспомнила, что и его история похожа на историю ваших друзей, которым помогали в Испании.
Милан поправил одеяло и тихо сказал:
— Да, конечно. А что стало с Радовичем?
— Не знаю.
— А ваш жених не встречался с ним?
— Не знаю. Во всяком случае, мне он об этом не говорил. — Андреа закрыла свою врачебную сумку и собралась уходить. — Одно время я очень сердилась на него.
— На кого?
— На Радовича. Я думала, что из-за него мне придется расстаться с моим женихом. У него на уме был только его друг, а обо мне он вроде бы и позабыл. — Она надела пальто и улыбнулась. — Странные вы люди — мужчины, часто дружба для вас важнее любви.
— К сожалению, такая дружба очень редко встречается, — задумчиво произнес Милан, а у самого никак не выходил из ума Чаба. Ему было приятно слышать слова девушки. Интересно, что бы она сделала, если бы он сейчас взял да и сказал: «Андреа, я и есть Милан Радович. Передай Чабе, что я хотел бы встретиться с ним».
После ухода врача Милан долго еще находился под впечатлением разговора с ней. Он чуть было не поссорился с Тракселем, который лишь рукой махнул, когда он рассказывал ему о Чабе.
— Из пса волка никогда не получится, — сказал старик неодобрительно.
— А из вашего пса получится, не так ли?
— Из моего пса? У меня нет собаки.
— А разве Пустаи не пес? Он не менее богат, чем отец Чабы. К тому же Пустаи еще и кадровый офицер. Однако я должен ему доверять, так как господин главный инженер связан с Меньхертом Тракселем.
Старик некоторое время ел хлеб с салом. Он не спеша, словно наслаждаясь, пережевывал положенный в рот кусок, хотя по выражению его лица было заметно, что думает он о чем-то другом.
— Пустаи не я сагитировал принять участие в движении, — сказал старик после долгого молчания. — За него совсем другие люди давали поручительства. Я только подключил его к делу, а тебе следует принять его таким, какой он есть.
— Дай и мне закусить, — попросил Милан, садясь на кровати. Раненую ногу он вытянул на матрасе.
Старик отрезал ему краюху хлеба и кусок сала величиной с ладонь.
— Луку дать? — спросил он.
— Да.
Они начали мирно есть, будто и не спорили за минуту до этого. Милану было немного стыдно, когда он снова вспомнил о событиях в Испании, где в боях за республику гибли не только шахтеры и крестьяне. В интернациональной бригаде сражалось много людей, которым по своему социальному положению нужно было находиться по другую сторону баррикад. Правда, и там не удалось избавиться от проклятого подозрения и недоверия. Он бы мог очень многое рассказать старику, но к чему это. У него лично дела здесь сложились довольно скверно. Оккупация страны может помешать ему уехать из Венгрии. Однако положение нацистов от этого не изменится, поскольку войну они так и так проиграли. Их разгром вопрос времени, и скоро он снова встретится с Анной. Вот уже год, как он не видел ее, Милан вспомнил их последнюю встречу...
Было это на рассвете. В бухте раздался глухой гудок парохода.
— Вчера я прогуливалась по проспекту Штрандвеген, — сказала Анна, — хотела зайти в музей, а когда перешла через мост, то увидела, как по набережной тащили труп молодого человека. Я не знаю, что со мной произошло. Меня прошиб пот, закружилась голова, ноги подкосились. Я вцепилась в перила, чтобы не упасть. И в тот же момент внезапно пришла мысль: «Боже мой, что же со мной будет, если я тебя потеряю?»
Милан поцеловал Анну, запустил пятерню в ее густые волосы и ласково оказал:
— Какие глупости! Не думай об этом, ты меня никогда не потеряешь. Я здесь, рядом, вместе с тобой. Анна, я хочу жить. Жить вместе с тобой, и очень-очень долго. — И почему-то добавил: — До тех пор, пока это будет возможно.
— До тех пор... — повторила Анна и заплакала, а затем с горечью спросила: — А до каких пор это будет возможно? — Милан ничего не ответил ей, и она продолжала: — Я буду любить тебя, пока живу. Меня даже не интересует, любишь ли ты меня или, быть может, приходишь ко мне изредка на ночь, потому что
