— Об этом он один знает. — Тери повернулась в сторону Марики: — Разве не так?
— Может, и так, — согласилась учительница. — А если он просто защищался?..
Кати присела на одну из клеток.
— Тогда ему незачем было бы убегать, — заметила она. — Если я, защищаясь, ударю кого-нибудь, разве я побегу? Ведь так, а?
— Не знаю, — неопределенно ответила Марика и вышла во двор, где на нее обрушился такой шквал, что ей пришлось ухватиться за ствол акации.
«Как мне убедить Эндре, что ему необходимо явиться в часть? — думала она. — Другого выхода у него нет и быть не может. Своим поступком он как бы подтвердил, что виновен, а все ведь как раз наоборот... Интересно, как отнесутся девчата к тому, что Эндре скрывался у меня?..»
Только сейчас до Марики дошло, что и она совершает преступление, скрывая Эндре, и что если его найдут у нее, то и ей придется отвечать. Единственное смягчающее вину обстоятельство — это то, что она любит Эндре...
«Если его арестуют, то уж непременно осудят и лишат свободы на несколько лет. Из школы придется уйти, так как мне уже не доверят воспитание детей... Но что же делать? Как бы поступили на моем месте другие? Я всегда думала, что благодаря любви человек обретает крылья. А мы, хотя и любим друг друга по- настоящему, вместо радости взлета ощутили глубину бездны... Если меня лишат возможности работать в школе, это окажется самым ужасным наказанием...»
От невеселых мыслей Марику отвлекли какие-то странные звуки, которые, казалось, доносились откуда-то из-под земли, а потом она ясно расслышала чьи-то рыдания...
Марика уже скрылась из вида, а Эндре все смотрел из-за занавески в том направлении, куда она ушла. Затем он начал бессмысленно шататься из комнаты в комнату, а поскольку думать ни о чем не хотелось, он начал отсчитывать шаги. Но разве человек может избавиться от собственных мыслей? Может ли он отмахнуться от угрызений собственной совести? В таком состоянии и находился сейчас Эндре. Он чувствовал, что с каждым часом вина его возрастает. И если он хоть как-то мог оправдаться перед самим собой за бегство с места драки, то никакого оправдания за то, что втянул Марику в это безумие, он для себя не находил. Теперь-то он уже понимал, что злоупотребил ее любовью и сделал соучастницей преступления. Придя к такому выводу, он задумался над тем, как отвести беду от Марики. С этого момента он позабыл о себе самом и думал только о ней...
В десять часов утра он прослушал по радио последние известия и обзор печати. Особенно запомнилось ему коротенькое сообщение: «В ходе борьбы с наводнением в районе Кевешда сегодня геройской смертью погибли три солдата...» Оно потрясло его.
Человек познает себя в беде. Эндре уже не помнил, где вычитал это изречение, но именно сейчас понял, насколько оно верно. Действительно, легко оставаться порядочным, когда твою порядочность никто не испытывает. «Я презирал отца и всех тех, кто вел такой же, как он, образ жизни, — думал он. — Я считал, что никогда не пойду по их пути, а сам отгородился от людей, от своих товарищей, потому что считал себя каким-то особенным, непохожим на них. И вот теперь они, на кого я все время смотрел свысока, рискуют собственными жизнями ради людей, которых даже не знают, а я...
Как-то я сказал Жоке: «Знаешь, Жо, человек новой, социалистической формации — это тот, кто вступается за незнакомого ему человека, не считаясь с тем, угрожает ему самому опасность или нет. Я струсил, даже за собственную правду не захотел бороться. Так разве стал бы я бороться за других?.. Нет- нет, я вовсе не трус... Я найду в себе мужество стать человеком, достойным уважения и любви...»
К полудню волнение, охватившее Эндре, достигло предела. Он просто не находил себе места. Бездействие, на которое он сам себя обрек, причиняло ему почти физическое страдание, ему казалось: еще немного, и он задохнется, если не выберется из этого дома. Ему хотелось вырваться отсюда поскорее и бежать, бежать, бежать...
«Если я по-настоящему люблю Марику, то не должен здесь оставаться, ни на минуту, — убеждал он себя и тут же возражал: — Но нельзя допустить, чтобы Марика страдала. А может, лучше дождаться вечера и тогда спокойно обо всем поговорить? Конечно, так было бы лучше...» Однако какой-то внутренний голос подсказывал ему, что ждать уже нельзя.
Эндре не помнил, каким образом очутился в лесу. Он даже не помнил, запер ли дом. Пошарил рукой в кармане в поисках ключа, а когда нашел его, то сообразил, что дверь все-таки запер. Он взглянул на блестящий металлический ключ, размахнулся и забросил его в ельник. Теперь он уже не смог бы вернуться в дом, разве что вечером, когда придет Марика.
Он энергично зашагал по тропинке, которая вела в старый замок. Дойдя до крепостной стены, он немного постоял над пропастью, вглядываясь в даль. Кругом, насколько хватало глаз, была вода. Он попытался отыскать хутор Илку, куда отправилась Марика. «Боже мой! — подумал Эндре. — Как же я туда доберусь? Ведь хутор тоже залит водой. Видна лишь аллея тополей да домики, стоящие в воде по самые окна. Но, как бы то ни было, я туда доберусь...»
Он снова начал осматривать окрестности и только теперь заметил, что на противоположном берегу реки, на участке длиной метров двести, защитная плотина была полностью размыта, а вода, обретя свободу, с неимоверной быстротой побежала по полям сельхозкооператива, подступая вплотную к дороге, обсаженной тополями.
В первую лодку сели пятеро: Марика, Кати — девушка с длинной косой, веснушчатая Тери, длинноногий Керестеш и девушка с голубыми глазами, которая так красиво пела. Во второй лодке, отставшей от первой метров на двадцать, уместились шестеро — лейтенант Петер Ковач, Хунья и четыре девушки-студентки. В первой лодке на весла сел Керестеш, во второй — Хунья.
Мокрая одежда прилипала к телу. Девушки посинели от холода и дрожали от страха. Однако боялись не только они, но и Керестеш. Он хорошо сознавал, что их утлая лодчонка, которую швыряло из стороны в сторону, в любой момент может зачерпнуть воды и затонуть. Он был измучен, но продолжал грести, стараясь направлять лодку навстречу волнам.
Час назад они спасли девушек, приплыв за ними на двух лодках. Бедняжки уже стояли по пояс в холодной воде, не зная, что же теперь делать. К счастью, их вовремя заметил со своего холма лейтенант Ковач. Быстро оценив создавшееся положение, он приказал мокрых, замерзших девушек доставить в поселок, где они могли бы обсушиться и выспаться. Некоторые из них нуждались во врачебной помощи, не говоря уже о нервном потрясении, которое им пришлось пережить на залитом водой, безлюдном хуторе. Учитывая все это, лейтенант и решил рискнуть — проплыть через прорыв в плотине.
Продвигались с большим трудом, так как прорвавшаяся вода увлекала их за собой. Весла помогали мало. К тому же обе лодки были сильно перегружены, но, пока девушки вели себя спокойно, можно было надеяться на удачу.
Марика сидела на носу, напротив длинноногого Керестеша. Лицо его было серьезно, тонкие губы крепко сжаты, и он изо всех сил налегал на весла. Трое девушек дрожали как осиновые листочки. Время от времени Марика закрывала глаза, пытаясь вспомнить, как же они оказались посреди воды, но ей это не удавалось.
Вода обрушилась на хутор так внезапно и с такой силой, что они даже не услышали криков тетушки Луизы, которая предупреждала их об опасности. Раздался какой-то страшный шум, они выбежали из птичника, а в следующее мгновение на них обрушился мощный водяной вал. Быстро оценив положение, Марика поняла, что они отрезаны от холма и у них осталась единственная возможность спастись — взобраться на крышу птичника и ждать помощи.
— Ко мне! — закричала она. — Девочки, все ко мне!..
Девушки повиновались и начали карабкаться на подоконники. Лишь одна Тери Малнаши, потеряв от страха голову, истерично завопила и бросилась в сторону, но водяной вал мигом подмял ее под себя. Марике с большим трудом удалось вытащить уже нахлебавшуюся воды девушку и, надавав ей пощечин, привести в чувство. Чуть позже, когда девушки увидели, что к ним на помощь плывут на двух лодках солдаты, они немного успокоились.
И вот теперь они, до нитки промокшие, плыли в лодках. Дождь продолжал мочить их сверху, а волны, чем ближе они подплывали к прорыву в плотине, становились все выше и напористее. Да, если они
