он попал в густой туман и не может найти ничего твердого, устойчивого...
— Я люблю твоего отца, — откуда-то издалека донесся до него голос собеседницы. — Люблю и не собираюсь отказываться от своей любви. Вернее, я не имею права на это, потому что он нуждается во мне. Я, конечно, не думаю, что смогу заменить тебе и Жоке мать, это было бы просто смешно, но стать добрыми друзьями мы, надеюсь, сможем. Мне передали, что Жока довольно нелестно отзывалась обо мне, но она же совсем меня не знает.
Жока... Сквозь густой туман, в котором еще минуту назад блуждал Эндре, теперь ясно вырисовывался ее образ, лицо, искаженное ненавистью.
— Жо... Она никогда не простит ни тебе, ни отцу.
— Но что плохого я ей сделала?
— Она ненавидит тебя... Она убеждена, что именно ты увела отца от мамы. Она вообще презирает женщин, которые путаются с женатыми мужчинами.
— Все было не так. Когда я познакомилась с твоим отцом, он уже не жил с твоей матерью... Она потеряла Гезу несколькими годами раньше. — Бежи поправила прическу. — Мне трудно говорить об этом, но именно я в какой-то степени возвратила вашего отца к жизни. Вы даже не представляете, до какой степени он деградировал. И если бы тогда на его пути не встретилась я, у вас сейчас, вероятно, не было бы отца... Он потерял веру в себя, казался каким-то жалким, беспомощным... Это правда, Эндре. И только моя любовь помогла ему вновь обрести веру в собственные силы, в свой талант. Так вот теперь, если я оставлю его, он опять сникнет. Я нисколько не преувеличиваю, я лучше, чем кто бы то ни было, знаю его слабости, однако слабости эти ни в коей мере не умаляют его достоинств и таланта...
— Ты веришь в талант отца?
— Больше, чем в собственный.
Эндре с удивлением слушал актрису.
— Твой отец должен создать свое главное произведение, в котором он расскажет о себе, — сказала она. — Вероятно, этот роман достанется ему нелегко, он будет страдать, мучиться, потому что придется выворачивать наизнанку собственную душу.
— И ты думаешь, что отец способен на это?
— Думаю, что да. С несколькими главами из его нового романа я уже ознакомилась.
— Может, ты и права в чем-то, но все же я лучше знаю своего отца, — сказал Эндре. — И я не верю в его талант...
— Я прямо-таки влюбилась в твоего отца, — сказала Марика Эндре после читательской конференции.
Они стояли на тротуаре перед ярко освещенным Домом культуры. Эндре смотрел на людей, возвращавшихся домой после встречи с писателем, слышал обрывки фраз, которыми они обменивались, и по этим обрывкам понял, что вечер прошел успешно.
— Я пересчитала присутствовавших в зале. Как ты думаешь, сколько их набралось?
— Человек сто...
— Гораздо больше, почти двести. А почему ты такой грустный?
— Не знаю, голова что-то болит.
Люди из Дома культуры выходили все реже, и уже не группами, а в одиночку.
— Неужели тебе обязательно присутствовать на открытии этого кафе? — спросил Эндре.
— Давай отправимся туда вместе. Согласен?
— Я не против, только пойду договорюсь с отцом, где мы встретимся.
Вскоре он вышел и, взяв девушку под руку, сказал!
— Можем идти.
Вечер выдался теплый. Уличные фонари слабо освещали низкие домики, мимо которых они шли. Со стороны плотины по-прежнему доносился рокот машин.
— Говоришь, влюбилась в моего отца?
— По уши. Он такой замечательный! А как красиво он говорит! Очень жалею, что не записала его выступление на магнитофон.
— Ну, я, как видишь, не могу конкурировать с отцом. Он знаменит, имеет «мерседес». — Эндре подал руку и помог Марике перешагнуть через канаву, — Но предупреждаю, ты рискуешь столкнуться с опасным противником, готовым ради отца пойти на все.
— Это с кем же? — удивилась Марика. — С Бежи Марко, что ли?
— Угадала, с ней именно.
Некоторое время они шли молча. Потом Эндре взял Марику за руку, а когда она не отдернула ее, крепко сжал. В этот момент он почувствовал такое волнение, какое охватило его в шестнадцать лет, когда он в первый раз влюбился. Тогда в темном зале кинотеатра он коснулся руки девочки по имени Эдит, которая жила по соседству.
Марика думала, что вот сейчас Эндре наберется смелости и поцелует ее, но он так и не решился на это, а лишь молча шел рядом.
— Твой отец и Бежи Марко любят друг друга? — тихо спросила девушка.
— Кажется, да.
— И моя мама влюблена, — призналась Марика. — Я узнала об этом перед Новым годом. Хорошо, если она выйдет замуж, я буду очень рада. Ей, бедняжке, так одиноко, а она ведь еще не старая.
— Я все понимаю, — рассуждал вслух Эндре, — но со дня смерти мамы не прошло и трех месяцев...
— Не хочу вмешиваться не в свое дело, но, как мне кажется, твоей маме уже ничто не поможет, даже если твой отец до конца дней своих будет носить траур. Конечно, важно, чтобы он помнил о ней, но жить, находясь все время в плену воспоминаний, нельзя...
Вскоре они свернули в узкую темную улочку, которая незаметно поднималась по склону холма. Домишки здесь жались друг к другу, и ни у одного из них не было ни садика, ни дворика, а выложенная булыжником мостовая напоминала городскую. Эта улица вывела Эндре и Марику на рыночную площадь, освещенную электрическими фонарями.
— Нам вон туда надо, — показала девушка рукой. — Там и расположено наше сверхмодерновое кафе. — В голосе ее слышался легкий упрек. — На библиотеку у отцов города денег нет, на спортивный зал тоже, а вот на кафе нашлись.
— Но ведь и кафе вам необходимо.
— Конечно, но только не в ущерб культуре и образованию. У нас и без того много пьют. Строительство этого кафе — дело нечистое, и я этого так не оставлю. Я их разоблачу на ближайшей комсомольской конференции.
— Не понимаю, о чем и о ком ты говоришь. В чем, собственно, дело? Или ты не можешь раскрыть мне эту тайну?
Марика взглянула на него и стала рассказывать:
— В окрестностях Ердегхата есть крупное охотничье угодье, в котором водятся фазаны, олени, дикие кабаны. Сюда часто приезжают охотники из Пешта. Местное общество охотников на протяжении нескольких лет мечтало построить здесь охотничьи домики, но у него не было для этого средств. А на площади Халом, куда мы сейчас направляемся, жила старая тетушка Кунер. Когда-то давно она держала небольшую лавку. Здесь же, при лавке, она и жила в большой трехкомнатной квартире. Два года назад тетушка Кунер умерла, и весь дом перешел в ведение городского совета, так как родственников у старушки не было. Директор нашей школы решил, что в этом доме неплохо было бы разместить библиотеку, даже достал денег на приобретение книжных полок.
Короче говоря, сначала все шло хорошо. Исполком на одном из заседаний принял постановление о передаче дома в ведение школы, а мы, преподаватели, на общественных началах взялись переоборудовать здание под библиотеку. Но потом кто-то подсчитал, что запланированная перестройка обойдется дороже, чем сооружение нового здания. Тогда исполком принял новое решение — построить кафе, для чего нашлись и деньги, и стройматериалы. Такого кафе я в жизни не видела. В середине его разместили пивной зал (это в кафе-то!), а справа и слева устроили по закрытому залу. Двери там дубовые, вся мебель тоже сделана из дуба, светильники из оленьих рогов. Короче говоря, все помещения оборудованы как надо.
