Связанные кровью

переливание крови Алекса, потом Михаила, и Грегори. Если тебе понадобится еще кровь, мистер и миссис Фостины готовы. Или они дадут свою кровь во время операции. Мы попытаемся сохранить твои переливания в кругу семьи, как можно дольше.'

'Итак, ты станешь Фостин,' произнес Грегори.

'Все правильно. Лучших доноров ты не смогла бы найти, Мадлена. Кровь, которую ты получишь, реальная вещь. Высшее качество, понимаешь? Она сделает тебя сильной.'

Мэдди кивнула в ответ, и морщинка появилась между бровями.

'После того, как мы наполним тебя вампирской кровью настолько, насколько это будет возможно, мы начнем анестезию, и ты надолго уснешь. Ты будешь на поддерживающем аппарате, мы поместим твое сердце в резервуар с холодным салином, чтобы сохранить его свежесть, дальше я установлю Джарвик, и следующее, что ты узнаешь, будет послеоперационная комната.'

Мэдди ничего не ответила, лишь бросила умоляющий взгляд на Грегори. Давай покончим с этим.

'Думаю, можно начинать, Феликс. Можно приподнять ее?'

'Да, но будь осторожен. Никаких укусов ниже шеи. Я хочу сохранить ее как можно чище. И не снимай маску, ни на секунду. Ей понадобится весь О2, который можно получить.'

Затем Феликс отошел в сторону, и вся команда обступила его. Алекс лежал на спине в нескольких футах, готовый дать кровь. Остальная часть семьи наблюдала за происходящим через смотровое окно. Скоро придет очередь Михаила, и он займет второй стол. Им с Мэдди не оставалось места для уединения. Грегори опустил свою маску и поцеловал ее бровь.

'Мадлена Лопес де Виктория, ты невеста моей плоти, освященная сном. Наше соединение благословлено старинными путями.' Если и было подходящее время взывать к старинным путям, то оно настало. Он произносил отрывки из обета соединения, которые еще помнил. Это укрепило его, и он надеялся, что придаст уверенности ей тоже. 'Ты принимаешь меня, как своего Единственного?'

Она смотрела во все глаза, и он мог видеть весь мир в их бездонной черной глубине, звезды в мерцающем отражении ламп над ними. Еще никогда она не была так прекрасна. Вялым морганием она ответила Да.

'Тогда, войди со мной в новую жизнь.' Одну руку он запустил под спину и поднял ее. Другой рукой он поддерживал ее затылок. Она вся дрожала. Несколькими медленными поцелуями он приблизился к ее яремной вене, выбирая лучшую точку входа. Они намазали ее кожу каким-то горьким средством. Чувствуя себя еще большим монстром, каким он и являлся, за всю свою жизнь, он вонзил клыки в ее плоть.

Ей было больно. Она закричала, голос резкий от боли, и обмякла в его руках. Если бы они были в исступлении страсти, эта боль разожгла бы ее еще больше, но сейчас она должна принять ее стойко, и узнать, что значит оказаться в зубах хищника. Он ласкал ее затылок своими пальцами и сосал, но знал, что это будет слабое утешение. Ее кровь должна была политься его горлом, но ему пришлось сильно затягивать ее с самого начала. Это сделало процесс еще более брутальным.

Ох, но она все еще оставалась Мадленой, а ее кровь была сладкой, за пределами воображения, каждый глоток утолял его жажду, с которой он существовал недели. В этот раз, вместо крови из ран со стальным привкусом, он пил кровь из ее сердца, она открыла ему историю ее жизни. Когда он кормился от других людей, то блокировал сознание от историй, но для нее он открылся, и впустил ее воспоминания, мысли, мечты охватить его длинной волной ее крови.

На заднем плане он знал, что Феликс и его команда следили за показаниями аппарата, кровяным давлением Мэдди, частотой сердечных сокращений, уровнем кислорода, температурой тела. Показания были абсурдными, слабая абстракция того, что текло по его телу. Ее жизнь, все, что делало ее уникальной, все, что было присуще Мэдди. Он слышал, как ее сестра играет на скрипке, ужасный шум. Он попробовал на вкус ее первую кружку пива. Он видел ее abuelita,[2] которая несла розовый именинный торт. Жаждущий, бездонный, он пил все. Со всем этим пришла история ее сердца. Ее первые воспоминания пребывания в больнице. Самое первое ее чувство — боль.

Это не будут твои последние воспоминания, Мадлена.

Мэдди ожидала, что это будет первобытно, физически, жертва крови, так и было, но все же это было больше. Он поглощал ее воспоминания, высасывая все, чем она была, возвращая назад с любовью. Ему нравились ее воспоминания, он любил ее. Он был в ней, говорил с ней, сознанием к сознанию, даже если он высек свои слова на ее плоти. Ты — моя, а я — твой.

Спустя некоторое время боль уже не ощущалась. Она висела в его руках, как тряпичная кукла, не способная даже поднять руку, но ее сознание — ее сознание горело, охваченное картинками, и давно забытыми воспоминаниями.

Грегори переместил ее вес в руках и сделал новый укус. К этому времени она уже далеко ушла, чтобы чувствовать что-то кроме давления. Она испускала воздух, становилась все меньше и меньше, пока не осталось почти ничего, что можно было ему дать — что угодно.

'Оставайся со мной, Мэдди.'

Ее воспоминания перестали проплывать, что-то тянуло ее. Яркий свет вернулся, такой пульсирующий и вертящийся, не белый, а всех цветов радуги. Калейдоскоп Бога. Она стояла в его сиянии, руки подняты к глазам. Он зазывал ее. Это было таким искушением, так заманчиво, что она направилась к нему, но не пошла, потому что Грегори связал ее по рукам и ногам. Она вспомнила, что должна сделать.

'То, что будет после, для меня лучше,' сказала она свету.

А затем послышался звук беспорядка, много шума. Люди работали над ее телом, как будто это имело значение.

Потом наступила тишина, она плыла волнами черной пустоты. Нет, не плыла, ее несло. Золотое распятие завертелось и вспышкой предстало ее взору.

Оберегать и Защищать.

Затем она встретила Алекса. Его кровь влилась в нее, как весна, пробуждая и призывая вернуться. За ним последовал Михаил, шествуя по ней медленно, сильно и целенаправленно. Его кровь принялась возрождать ее с самого начала. А потом настала очередь Грегори, он ворвался, как огонь, бегущий ее венами, воспламеняя ее.

Грегори! Она жаждала его, такой жажды она прежде не чувствовала, и не могла никак напиться. Открывшись перед ней, его воспоминания нахлынули волной, и она приняла их в свои объятья. Но длилось это недолго, далеко недостаточно долго.

Они отрезали его, забрали, и она встретилась с его отцом. Она помнила его с того момента, как они все собрались вокруг нее, угловой, седовласый мужчина с ледяными голубыми глазами. Иван Михаилович Фостин. Ее охватило странное чувство, будто он был слишком большим, чтобы поместиться в ней. Вместо этого, она утонула в нем, было похоже на плаванье в океане в безлунную ночь. Последнее, что ей запомнилось, был шепот миссис Фостин. Прохладное прикосновение и молитва.

Глава 11

Месяц спустя.

Вечер открытия Эликсира.

Грегори старался отделаться от журналиста из Vanity Fair изо всех сил, но попытки оказались не очень успешными. Парень был, как человек — минога, повсюду следуя за Грегори, пока он приветствовал толпу, пожимая руки и раздавая евро-поцелуи. Они хотели написать статью о его домашнем образе жизни, пока Грегори не дал понять, что никакого домашнего образа жизни у него не существует. Одного взгляда на две комнаты в задней части Танжира было достаточно, чтобы уладить этот вопрос, поэтому они пришли к решению провести фотосъемку, что подразумевало нарядить его в костюм от Алексадра Маккуина и обставить кучей моделей, с толстым слоем белого макияжа на лицах, вьющихся у его ног. Статью должны были назвать 'Король Вампиров Нью Йорка'. Так легко оказалось прятаться, когда ты у всех на виду. Некоторые критики сетовали по поводу того, что мода на вампиров стала уже проходящей, но Грегори знал, что смеется тот, кто смеется последним.