– Я изредка берусь за смычок и играю на виолончели. А иногда на скрипке.
– И на скрипке играете?
– Да. Но все-таки я предпочитаю этот инструмент.
Она достала нож и стала разрезать веревки, опутывавшие ящик. Роберт открыл футляр, а затем помог Рейчел достать виолончель. Это был старинный инструмент. Дерево отливало темно-красным цветом и было прекрасно отполировано.
– Разве она не прекрасна? – спросила Рейчел, лаская виолончель взглядом. – Старинная работа. Стоит каждого потраченного цента.
Роберт убрал с пола упаковочную бумагу и засунул ее в ящик.
– Я купила виолончель на аукционе.
– В самом деле?
– Да, в Нью-Йорке.
– Так вот, значит, на каком инструменте вы учитесь играть! – с неподдельным удивлением заметил Роберт.
Рейчел холодно на него посмотрела, и Роберт пожалел о своем замечании. В конце концов, она тратила собственные деньги, и ему не следовало вмешиваться не в свое дело. Тем временем взгляд Рейчел подобрел, хотя она и продолжала хранить молчание.
– Я случайно услышала о том, что произошло, – наконец сказала она.
Роберт попался в расставленную ловушку и переспросил:
– Что произошло?
– Я о вашей подруге. Мне очень жаль. Это, должно быть, был для вас настоящий удар.
– Она была моей бывшей подругой.
– Тем не менее… Вы, вероятно, переживаете сейчас не лучшие дни.
Было видно, что Рейчел по-настоящему расстроена.
– Я не люблю похороны, – произнес он. – Но смерть отнюдь не так сильно меня подкосила, как думали все окружающие.
– В самом деле?
– Честно говоря, в моем сердце для нее уже не оставалось места.
Рейчел некоторое время обдумывала его слова, а потом сказала:
– Наверное, вы все-таки что-то чувствовали, когда ее хоронили? Если вы когда-то ее любили…
– Пожалуй, я и в самом деле что-то чувствовал. Но…
Ему явно не хотелось продолжать разговор, но Рейчел настаивала:
– Но что?
– Самым сильным чувством на ее похоронах было любопытство. Мне до чертиков хотелось узнать, что с ней приключилось.
– Это можно понять.
– Впрочем, очень может быть, что похороны и я – вещи несовместимые. Я. к примеру, не слишком печалился даже на похоронах собственного отца.
Рейчел отнесла виолончель к окну, где можно было полюбоваться приобретением при ярком солнечном свете. Роберт покатил свою тележку к выходу. Когда он вернулся, она все еще стояла у окна, любуясь полированной поверхностью дерева и нежно перебирая пальцами струны.
– Спасибо, что дотащили эту штуку до дверей, – сказала она. – Хотите выпить?
– Ну, я…
– Никаких возражений, – заявила Рейчел. Она установила виолончель на полу и отошла от окна.
– Хорошо.
– Когда он умер?
– Кто?
– Ваш отец, разумеется.
– Пару лет назад. У него был сердечный приступ.
– А ваша мама? Она-то, надеюсь, жива?
– Да, жива. И даже временами взбрыкивает, насколько я знаю. Она развелась с отцом, когда я был еще ребенком. Сейчас у нее уже третий муж. А может быть, четвертый. Не знаю. Одно только скажу: мне жаль этого придурка.
– Вы что, с ней не ладите?
– Я знаю ее недостаточна хорошо, чтобы ответить на этот вопрос. В любом случае мне бы не хотелось быть четвертым мужем. Ее нынешний – какой-то психиатр, работает в Лос-Анджелесе. Тот еще фрукт. Если кто и нуждается в сеансе психоанализа, так это он – и никто другой. А вы?
