Вот это уже разговор, подумалось Винченти.
— Сколько акций «Филоген фармасьютик» принадлежит вам в настоящее время?
— Сто тысяч. Я купил их в соответствии с вашей рекомендацией.
Винченти нацепил на вилку еще один кусок дичи.
— Вы просматривали вчерашнюю котировку?
— Нет, не удосужился.
— Курс наших акций поднялся на шестьдесят один с четвертью процента, то есть вырос в полтора раза. Это очень выгодное вложение. Я сам на прошлой неделе купил еще почти пятьсот тысяч акций. — Он обмакнул кусок фазана в густой сырный соус. — Анонимно, разумеется.
Банкир заинтересованно вскинул брови.
— Намечается что-то крупное?
Пусть Бенуа и увлекался строительством отелей в свободное время, но основным его делом все же по-прежнему было зарабатывать деньги. Поэтому Винченти лицемерно потупился и сказал, изображая смущение:
— Видите ли, Артур, закон об операциях с ценными бумагами на основе конфиденциальной информации не позволяет обнародовать подобные сведения. Поэтому вам должно быть стыдно задавать подобные вопросы.
Этот упрек вызвал у Бенуа улыбку.
— Здесь закон об операциях с ценными бумагами не действует. Не забывайте, тут мы сами пишем законы. Поэтому хватит ломаться. Расскажите лучше, что вы замышляете!
— Я не могу этого сделать, — уперся Винченти. Ему хотелось выяснить, одержит ли, как всегда, жадность верх над здравым смыслом.
— Когда вам понадобится этот миллиард? — спросил Бенуа. — Или, как вы говорите, полтора миллиарда?
Винченти запил еду глотком вина.
— Самое позднее через два месяца.
Бенуа подумал и задал новый вопрос:
— Срок займа?
— Двадцать четыре месяца.
— Вы намерены полностью выплатить основную сумму кредита и проценты по нему в течение двух лет?
Винченти ничего не ответил. Он продолжал молча жевать, предоставив банкиру время для того, чтобы дозреть.
— Ваша корпорация уже имеет крупные долги. Миллиардный кредит под столь низкий процент едва ли найдет понимание у нашего совета директоров.
Наконец Винченти произнес то, что Бенуа так жаждал от него услышать:
— Вы смените меня на посту председателя Совета десяти.
Лицо Бенуа выразило удивление.
— Как это возможно? Глава Совета десяти выбирается случайным образом из членов Лиги. Это чистой воды лотерея.
— Со временем вы узнаете, Артур: ничто не происходит случайно. Мое время подходит к концу. Скоро начнутся ваши два года.
Винченти знал: Бенуа отчаянно хочет попасть в Совет десяти или — тем более! — возглавить его, а ему самому были нужны друзья в Совете. Друзья, которые были бы ему обязаны. Пока таковых насчитывалось пять. Только что он купил еще одного.
— Договорились, — сказал Бенуа. — Но мне понадобится несколько дней, чтобы уладить этот вопрос с несколькими моими банками.
Винченти ухмыльнулся и продолжал поглощать фаршированного фазана.
— Сделайте одолжение, — проговорил он с набитым ртом. — Но доверьтесь мне, Артур, и не забудьте позвонить своему брокеру на предмет покупки акций «Филогена».
45
Зовастина посмотрела на свои часы от Луи Вуитона, полученные в дар от министра иностранных дел Швеции во время ее визита в эту страну несколько лет назад. Это был обаятельный мужчина, и он даже отважился флиртовать с нею. Она всячески поощряла пожилого дипломата, хотя и находила его малопривлекательным. Таким же был и папский нунций Колин Микнер, которому, похоже, доставляло удовольствие постоянно злить ее. Они все так же стояли в нефе собора, дожидаясь, как полагала Зовастина, пока будет вскрыта гробница.
— Что заставило вас согласиться на вашу нынешнюю должность в Ватикане? — поинтересовалась она. — Раньше вы были секретарем Папы, а теперь — простой нунций.
— Его святейшество обычно поручает мне особые проекты.
— Вроде меня?
Мужчина кивнул.
— Вы и впрямь особая.
— В чем же это выражается?
— Вы — глава государства. Разве этого недостаточно?
Этот человек был так же хорош, как тот шведский дипломат и подаренные им эксклюзивные часы. Он быстро соображал, был скор на язык, но ответы его были дипломатически расплывчатыми и содержали минимум информации.
Она указала на одну из массивных мраморных колонн с круглой каменной скамьей вокруг нее. Скамья была огорожена бархатным канатом, чтобы на нее никто не садился.
— Что это за черные пятна? — спросила она, указывая на колонну.
— Как-то раз я задал тот же вопрос, — заговорил Микнер. — Все века, что существует собор, верующие, садясь на эти лавки, прислонялись головами к мрамору. Жир от их волос впитывался в камень, и в итоге появились эти самые пятна. Представляете, сколько миллионов голов понадобилось для возникновения такого эффекта?
Зовастина завидовала тому, что у Запада есть такие чудесные исторические вехи. К сожалению, ее собственная родина на протяжении всей своей истории постоянно подвергалась набегам завоевателей, которые начинали с того, что каленым железом выжигали все, связанное с прошлым. Сначала персы, потом греки, монголы, турки. И наконец русские. Эти были хуже всех. Кое-какие исторические сооружения, конечно, остались, но ничего, подобного этой «золотой базилике», не было и в помине.
Они стояли рядом с главным алтарем, неподалеку от иконостаса. Ее телохранители переминались с ноги на ногу на расстоянии в несколько метров, готовые в любой момент броситься на защиту своей хозяйки.
— Видите этот камень в форме сердца? — спросил Микнер.
Она видела. Маленький, неприметный, он словно пытался затеряться в окружающих его причудливых узорах.
— Никто не знал, что это такое, — стал рассказывать папский нунций. — Но пятьдесят лет назад в ходе реставрации пола камень был поднят — и под ним обнаружили высохшее человеческое сердце. Оно принадлежало дожу Франческо Эриццо, умершему в тысяча шестьсот сорок шестом году. Тело дожа покоится в церкви Сан-Мартино, но он пожелал, чтобы его самое сокровенное было погребено рядом с покровителем Венеции, святым Марком.
— А знаете ли вы, что означает «сокровенная суть»?
— Человеческое сердце. Кто же этого не знает! Древние считали сердце вместилищем мудрости, ума — сутью человеческой личности.
Точно так же думала и Зовастина. Именно это определение использовал Птолемей. «Прикоснись к
