фигурировавшая там ранее, была соскоблена, и совсем недавно: черные мазки краски все еще липли к дереву рамки.
Внезапно он понял, что тут имеет место уникальный пространственный феномен: его новый кабинет, находящийся на двадцать девятом этаже в середине восточного крыла, располагался точно над его прежним рабочим местом на четырнадцатом и точно под кабинетом Ламека на тридцать шестом. Если просверлить сквозное вертикальное отверстие сквозь все здание, то однопенсовая монетка, сброшенная со стола Ламека, пролетит — на пути вниз, к столу Анвина в двадцати двух этажах ниже — прямо через комнату 2919.
Он все еще стоял так, пораженный своей догадкой, когда позади него отворилась дверь и в коридор вышел детектив с тонкими усиками, одетый в темно-синий костюм. Он уже собирался закурить сигарету, но заметил Анвина и его губы раздвинулись в ухмылке.
— Я же вас предупредил о том, что в такой шляпе на тридцать шестой этаж лучше не соваться, — снисходительно пояснил он. — Вообще-то подобные штучки и здесь не проходят.
— Извините, — только и смог выдавить Анвин.
— Можете извиняться сколько угодно. А кто вы, собственно, такой?
Удостоверение лежало у Анвина в кармане пальто, но в нем он был обозначен как клерк, которому заказан доступ на этот этаж. Поэтому вместе со служебным жетоном он предъявил меморандум, подписанный Ламеком. Детектив вырвал у него из рук и то и другое, глянул на жетон, сунул его обратно Анвину, потом не торопясь прочитал бумагу.
— Но это же не вам адресовано, — наконец изрек он и сунул меморандум в свой карман. — Надо бы спросить у самого Ламека.
— Полагаю, мистер Ламек сейчас не хотел бы, чтобы его беспокоили.
— Если бы на это осмелился какой-нибудь колченогий клерк, то, конечно, он просто должен был бы выразить свое негодование. — Детектив хмыкнул. — И этого парня хотят двинуть на место Трэвиса!
Анвин открыл было рот, намереваясь огласить свой протест, однако тут же захлопнул, осознав то, что только минуту назад сообщил ему детектив. Его, Анвина, выдвигают на замену детектива Сайварта? Да у него ни подготовки для этого нет, ни способностей. Он же клерк — превосходный, разумеется, кто бы спорил, уважаемый своими коллегами и начальством за оригинальный стиль мышления, за точный глаз, за старательное изучение и запоминание всех подробностей и деталей каждого расследуемого дела. У него цепкая хватка, он проницателен, когда возникает такая необходимость, но эта проницательность распространяется лишь на то, что уже зафиксировано на бумаге. Он вовсе не ровня Сайварту. И что вообще случилось с Сайвартом? Почему его приходится кем-то заменять?
Детектив, помахав перед ним неприкуренной сигаретой, объявил:
— Я буду присматривать за вами, сосед.
Потом достал из кармана пиджака носовой платок и протер им ручки двери в свой кабинет, сперва наружную, а потом внутреннюю. А когда заметил, что Анвин неотрывно наблюдает за ним, резко заметил:
— Я враг любого беспорядка, в чем бы он ни проявлялся.
После этого он сунул платок обратно в карман и захлопнул за собой дверь. На табличке значилось его имя: Бенджамин Скрид.
Анвин сунул зонт под мышку и повернулся к двери в кабинет 2919. Значит, это был кабинет Сайварта, и теперь ему предстояло занять его. А между тем женщина в клетчатом пальто уже вполне освоила его место на четырнадцатом этаже. Означает ли это, что она будет его куратором? И чем она станет заниматься до того, как он сдаст свой первый рапорт? При таком стечении обстоятельств ждать ей, видимо, придется очень долго.
Глава 4
Улики
Почти все сущее в этом мире можно разделить на две категории: детали и улики. Понимать разницу между тем и другим гораздо важнее, нежели отличать свой правый ботинок от левого.
Комната 2919 была маленькой и без окна. В центре стоял стол, поверхность которого была усыпана скомканными листами бумаги. Лампа была включена. На стуле, откинув голову на спинку, сидела круглолицая молодая женщина. У нее были густые рыжие волосы, собранные на затылке и скрепленные заколкой. Меж приоткрытых губ едва виднелись мелкие кривоватые зубы. Ее полные ручки с коротенькими пальцами бессильно лежали на клавиатуре пишущей машинки.
Неужто сегодня у него такой паскудный день — ходить из кабинета в кабинет и в каждом натыкаться на свежий труп? Хотя эта женщина была скорее жива, чем мертва. Он уже заметил, что плечи у нее чуть приподнимаются и снова опускаются в такт с легким похрапыванием. Анвин покашлял, но женщина не шевельнулась.
Он подошел ближе, нагнулся над машинкой, чтобы разглядеть то, что она печатала.
Не засыпай. Не засыпай. Не засыпай. Не засыпай. Не засыпай.
Эта фраза повторялась на протяжении половины страницы, но последнюю она не дописала:
Не засыпай. Не засыпай. Не засы…
Анвин снял шляпу и снова покашлял.
Женщина дернулась, потом переместила голову с левого плеча на правое. Волосы высвободились из- под заколки, и несколько прядей упали ей на лицо, окрасившись губной помадой. Свет от лампы отразился в стеклах ее очков, но не разбудил ее. Она начала похрапывать еще громче.
Анвин наклонился и нажал на рычаг на каретке пишущей машинки. Каретка, отбивая дробь, доехала до упора, громко и четко прозвучал звонок. Женщина проснулась и выпрямилась на стуле.
— Я не знаю никаких таких песен, — призналась она.
— Песен про что?
Она смущенно поморгала за стеклами своих очков, слишком больших для ее девчачьего личика. Вряд ли она намного старше, чем был Анвин, когда он в первый раз пришел на работу в Агентство.
— Вы детектив Анвин? — полюбопытствовала она.
— Да, я Анвин.
Она встала и, отбросив волосы назад, собрала на затылке и закрепила, но не заколкой, а остро заточенным карандашом.
— Я ваша ассистентка, Эмили Доппель[1].
Она одернула свое синее шерстяное платье, потом принялась собирать со стола смятые листы бумаги, сбрасывая их в мусорную корзину. Руки у нее немного дрожали, и Анвин подумал, что ему следовало бы выйти в коридор и дать ей возможность прийти в себя, но тут она заговорила — быстро, без пауз, продолжая при этом убирать со стола, так что он не успел подыскать предлог, чтобы уйти.
— Я отличная машинистка, я все время практикуюсь, при любой, как вы уже заметили, возможности, — пояснила она, подавляя зевоту. — Я уже изучила самые важные дела Агентства, и не возражаю против сверхурочной работы. Мое самое слабое место — это чрезмерная склонность к в общем-то непроизвольным приступам сонливости. Я понимаю, разумеется, что это совершенно не соответствует девизу Агентства. Но работа, проделанная мной для того, чтобы как-то компенсировать эту слабость, только укрепила мою решимость, причем гораздо сильнее, чем можно было ожидать. А потому прошу меня извинить за храп.
Теперь на столе оставалась — помимо пишущей машинки, лампы и телефона — только блестящая черная коробка для ленча.
