холодна и озлоблена, так носишься со своими обидами, что вообще никого любить не способна!
— Неправда! — порывисто возразила Селина, возмущенная несправедливостью упрека.
— Разве? — Пирз встал напротив нее, и сердце молодой женщины заныло от жалости: в уголках его губ пролегли глубокие морщины, под глазами — темные тени. И эта вечная презрительная гримаса…
И вдруг Селине отчаянно захотелось стереть это издевательское выражение с его лица.
— Я люблю отца, — тихо сказала она. — Я люблю Мэри… и… и… я люблю тебя, Пирз.
В комнате воцарилась гробовая тишина: слышно было, как гудит в кухне холодильник. Боже, как она отважилась на такое! Но брать свои слова назад было уже поздно!
— Что ты сказала?
Нервничая и смущаясь, Селина глядела на Пирза, словно утратив дар речи.
— И как давно ты обнаружила в себе так называемую любовь? — холодно осведомился он. — В тот день, когда я улетал в Нью-Йорк, о любви и речи не шло!
— Я старалась для твоего же блага, — обреченно проговорила она. Руки беспомощно упали вдоль тела. Не следовало сюда приезжать, это ясно. — Я знала, как ты презираешь мою мать… Но тебя влекло ко мне, ты был готов жениться на мне, когда узнал… что ты — мой первый мужчина. Но могла ли я допустить этот брак, понимая, что придется рассказать тебе правду и что ты возненавидишь меня за это?.. Если ты сам когда-либо любил, ты меня поймешь!
Последние слова, исполненные муки и боли, прозвучали еле слышно. Если Пирз не может полюбить ее, пусть хотя бы простит. Его презрения она не вынесет!
Селина заставила себя поднять глаза, поразилась бледности Пирза, инстинктивно потянулась к нему, полагая, что тому плохо. Пирз резко отшатнулся, и Селина вспыхнула до корней волос.
— Боже мой, — выдохнул он наконец. — Это правда? Ты в самом деле веришь, что для меня имеет значение, кто твои родители?
Боже, что за жестокие слова! Разумеется, ему дела нет до ее происхождения и до нее самой тоже… И вдруг она оказалась в его объятиях. Пирз привлек ее к своей груди, спрятал лицо в густых волосах.
— Селина, Селина, разве ты до сих пор не поняла: я так люблю тебя, что все остальное не имеет значения… просто не имеет! — повторил он, обнимая ладонями ее лицо, заставляя смотреть себе в глаза. — Маленькая дурочка, зачем ты так мучила нас обоих?
Жаркий поцелуй воскресил ее к жизни. Руки молодой женщины лихорадочно скользнули под пиджак, затеребили тонкий шелк рубашки, губы приоткрылись. Но Пирз слегка отстранился.
— Я люблю тебя, — тихо сказал он. — Так люблю, что забываю обо всем на свете. Когда узнал, что стал твоим первым мужчиной, я решил, что ты ко мне не вовсе равнодушна. Лишь бы удалось удержать тебя рядом, заставить полюбить всей душой… Я убеждал себя, что смогу…
— Но ты твердил, что не доверяешь мне…
— А какой мужчина доверяет женщине, сумевшей лишить его разума? — хмуро осведомился Пирз. — Да ты и вела себя крайне подозрительно. Слишком хорошо подготовлена для должности столь пустячной… И еще то, что ты не кинулась мне на шею, едва я поманил… — Пирз улыбнулся. — Правда, я тщеславен? При первом же поцелуе ты отпрянула от меня так, что я понял: прикоснуться к тебе — единственный способ вызвать хоть какой-нибудь отклик… А ведь гнев и возмущение лучше, чем равнодушие! Ты бросила мне вызов, но своих сил я не рассчитал. Я злился на себя и на тебя тоже… Инстинкт подсказывал: ты что-то скрываешь. Нужно было выяснить правду, но, когда ты смотрела на меня так жалостно и трогательно, мне хотелось лишь одного: заключить тебя в объятия.
— Но ты сдерживался?
— Да. Просто внушил себе, что ты — хорошая актриса. Боролся с любовью… как любой мужчина. Я говорил: бессмысленно любить женщину, которой не доверяешь и которая никогда не откликнется на твою любовь!
— Я любила, но не смела открыться… Я боялась, ты возненавидишь меня из-за матери!
— Забудь про мать, — коротко приказал Пирз. — Я знаю, в прошлом тебе пришлось много страдать, но не надо казнить себя за чужие грехи! Ты ни в чем не повинна… Ты — жертва, если угодно.
— Но ты так на меня разозлился, когда я призналась…
— Ты не церемонилась в словах, — вздохнул Пирз. — А я посчитал, что ты просто воспользовалась мною, чтобы подобраться к Джералду. Потом, когда речь зашла об аборте…
— Я ни за что бы не стала…
Думаешь, я не знаю? — прошептал Пирз ей на ухо. — Ребенком ты много пережила, и восполнить детские утраты я не могу, но обещаю: в будущем тебе никогда не придется плакать!
— Цитадель наконец-то рухнула, — улыбнулась она.
— И на удивление скоро. Если я когда-то и думал, что стоит провести с тобою ночь и наваждение развеется, то последние несколько дней доказали мне, какой я непроходимый глупец. Каждую ночь я видел во сне, как сжимаю тебя в объятиях… Тело мое рвалось к тебе… Я проклинал себя тысячу раз за то, что не сдержался и наговорил тебе гадостей… Ты ведь никуда не уедешь, Селина?
— Я обещала Мэри вернуться, — пролепетала молодая женщина, глядя в пол.
— Тогда я позвоню ей и скажу, чтобы не ждала тебя, ладно? — Пирз поцеловал ее в губы, и голова Селины пошла кругом от пьянящего наслаждения. Но вот он приподнял голову и лукаво улыбнулся.
— Что такое?
— Просто подумал, что дядя Джералд призовет меня к ответу за то, что я соблазнил его дочь. Вне всякого сомнения, он заставит меня завершить дело законным браком…
— А ты? — осведомилась Селина с наигранным гневом.
— А мне придется подчиниться, — кротко отозвался Пирз. — Знаешь, если бы я узнал правду раньше, я бы избавил себя от многих хлопот и треволнений! Чтобы заполучить тебя в жены, надо было всего лишь заманить тебя в постель, и Джералд силой погнал бы нас к алтарю! — с комичной серьезностью объявил молодой адвокат, и Селина не сдержала смеха.
— А соблазнить меня оказалось проще простого, да?
Пирз окинул любимую жадным взглядом, синие глаза потемнели.
— Отнюдь не просто, — хрипло отозвался он. — Но бесконечно приятно!
Когда Пирз снова сомкнул объятия, Селина мысленно поблагодарила Далей за совет…
— А если бы я не приехала, ты…
— Что я? — глухо осведомился он, проследив языком нежный изгиб ее уха.
— Ты бы ко мне вернулся?
— О да, когда страсть возобладала бы над гордостью! Я непременно вернулся бы, но, наверное, до конца жизни не избавился бы от тягостного недоверия… сомневался бы в твоих чувствах… А это — тяжкое бремя, сама знаешь! Как любой другой, я хочу не только любить, но и быть любимым, и, как любому другому, мне нужны доказательства…
Под его взглядом Селина таяла словно воск.
— Сколько сейчас времени в Нью-Йорке? — прошептала она.
— А что? — удивился Пирз.
— Просто думаю, не пора ли тебе в постель? Не хочу, чтобы ты страдал от смены часовых поясов! — с наигранной заботливостью проговорила она, трепеща от предвкушаемого наслаждения.
— Сейчас я страдаю отнюдь не от смены часовых поясов, — хрипло заверил он. — И исцеление — твои объятия! Так не будем откладывать.
Где-то спустя час зазвонил телефон, и Селина сонно отодвинулась на край кровати. Во сне Пирз казался моложе своих лет: волосы растрепаны, рот приоткрыт. Молодая женщина блаженно потянулась, вспоминая неистовый натиск любимого и собственный исступленный отклик. Но когда попыталась выскользнуть из постели, Пирз удержал ее за руку.
— Останься…
— Телефон звонит! — запротестовала она.
Обреченно вздохнув, Пирз откинул одеяло.
Закатные лучи проникали сквозь шторы и золотили его загорелую кожу. Селина могла бы часами любоваться на него… Не надевая халата, великолепный в своей наготе, Пирз вышел в гостиную и снял трубку.
