Инга БЕРРИСТЕР
РАЗУМНОЕ СТРЕМЛЕНИЕ
Пролог
Вот уже два часа бродили они по Стрэнду, не обращая внимания на дождь, падающий на разгоряченные щеки и непокрытые головы. Дождь словно отполировал тротуары, и в них отражались бесчисленные огни витрин, реклам, фонарей. Но Маргарет и Джорджу казалось, что они не идут, а парят в воздухе не только поэтому. Обоих, словно воздушные шарики, наполняло редкое по полноте ощущение счастья. Эйфория от слов, сказанных Джорджем два часа назад, не проходила. Ему казалось, что не он произнес их, что они сами зародились в пропитанном влагой воздухе и вместе с дождем упали с неба.
— Ты выйдешь за меня замуж?
Да, да, да! — радостно и нетерпеливо пропела душа Маргарет.
Этот простой и старый как мир диалог непрерывно звучал в ее голове.
А Джордж то и дело останавливался и осушал губами ее мокрые от дождя — а может быть, от слез — щеки. И говорил, говорил. Немного лихорадочно, но уверенно и твердо. Убеждал, строил планы.
— И еще три девочки, — щедро добавлял он, опасаясь, как бы Маргарет не сочла его шовинистом, после того как он объявил о намерении обзавестись по крайней мере тремя сыновьями.
Немногословная Маргарет молчала и, обмирая от счастья, думала: Боже, неужели это происходит со мной?!
Только спустя некоторое время она смогла дрожащим голосом произнести вслух слова, которые уже давно рвались из ее груди:
— Да… Да-да!
В эти часы мир казался обоим полной удивительных драгоценностей шкатулкой, ключи от которой они держали в своих руках…
1
— Ты уже готова, мам? Честное слово, я так волнуюсь, будто именно мне предстоит произносить речь!
— Никаких речей! Я просто передам чек доктору Перкинсу, — охладила пыл возбужденной дочери Маргарет Лорример.
На самом деле она лукавила. Маргарет и сама очень волновалась. Одно дело — помогать собирать деньги для устройства сиротского приюта в их городке. И совсем другое — встать при огромном стечении народа и вручить собранные деньги председателю совета местного самоуправления.
Она не переставала повторять себе, что подобная стеснительность смешна в тридцативосьмилетней женщине, имеющей девятнадцатилетнюю дочь. И все же не могла унять внутренней дрожи.
— Я так горжусь тобой, ма! — сказала ей Оливия.
Подойдя к матери, она обняла ее. Оливия на добрых четыре дюйма возвышалась над хрупкой Маргарет, но, тем не менее, они очень походили друг на друга. У обеих были прекрасные шелковистые темные волосы, огромные серые глаза, нежная, словно светящаяся кожа и неожиданно полные губы. Однако в чертах лица жизнерадостной Оливии не было некоторой беззащитности, свойственной облику матери.
— Но я не сделала ничего особенного, — возразила Маргарет. — Похвалы и уважения заслуживают те, кто, откликнувшись на наш призыв, пожертвовали деньги.
— Да, конечно, — согласилась дочь. — Но ведь именно ты все организовала и убедила довольных своей жизнью людей в том, что мир не заканчивается за изгородью их садика.
— Мне не трудно было это сделать, ведь я слишком хорошо помню собственное детство. Я не забыла, как часто мечтала, проходя по нашим серым казенным коридорам, очутиться в каком-нибудь месте вроде Эпплстоуна. Насколько мягче воспринималось бы сиротство в таком идиллическом окружении! А случай с маленьким Джеком Рейли заставил меня позабыть о врожденной застенчивости и придал красноречия. До сих пор стоит перед глазами картина: упирающегося чумазого преступника, дожевывающего ворованный бутерброд, ведет по перрону румяный здоровый полицейский. А преступнику-то от силы семь лет!
— А как ты думаешь, Джека не заберут обратно в лондонский приют, откуда он сбежал? — спросила Оливия.
— Мисс Хопкинс будет стоять за него горой. Она очень привязалась к мальчику. Возможно, ей даже удастся усыновить его, она уже начала собирать нужные бумаги. Ну а если нет, то к тому времени, когда закончатся судебные тяжбы, думаю, уже заработает наш приют. В усадьбе Эпплстоун неделю назад начались ремонтные работы, а организационный комитет подбирает штат.
— Как бы ты ни приуменьшала свою роль, я все равно горжусь тобой, ма, — тепло произнесла Оливия и добавила: — Хорошо, что все это происходит сейчас, когда я дома.
Она училась на первом курсе Редингского университета, по окончании которого должна была получить профессию адвоката. Если Оливия гордится мною, то насколько больше оснований у меня гордиться дочерью? — с любовью подумала Маргарет.
Жизнь не очень-то баловала Оливию — ее единственного ребенка. Ребенка, росшего без отца. Девочка, лишенная финансовых преимуществ многих из своих друзей, легко могла бы озлобиться, почувствовать себя обиженной, обойденной судьбой, одинокой. Но чуть ли не с первой минуты жизни у нее обнаружился счастливый, легкий характер.
Вполне в духе Маргарет было не относить достоинства дочери на свой счет. И уж, разумеется, как насмешливо замечала она друзьям, не ее заслуга в том, что Оливия добивается впечатляющих успехов в учебе и в спорте. Все свои способности — скорее даже таланты — Оливия унаследовала от отца.
— Ау, мам! Вернись! — поддразнила ее дочь, с улыбкой помахав ладонью перед лицом Маргарет.
— А знаешь, — задумчиво проговорила Оливия десять минут спустя, когда в «мини-купере» Маргарет они направлялись к мэрии, где должна была состояться церемония, — мне кажется, что наш доктор Перкинс к тебе неравнодушен, ма.
Маргарет вспыхнула. С этим ничего нельзя было поделать — всему виной ее бледная кельтская кожа.
Оливия заметила предательскую реакцию и, рассмеявшись, полушутливо спросила:
— А почему ты больше не вышла замуж, ма? Я, конечно, понимаю, ты любила его. Но после того как он оставил тебя, когда все было кончено и ты получила развод… неужели у тебя никогда не было…
— Другого мужчины? — насмешливо закончила за нее Маргарет, всегда старавшаяся быть предельно честной и откровенной с дочерью.
Они никогда раньше не обсуждали эту тему. Но Маргарет заметила, что теперь, когда дочь жила вдали от дома, она более пристально всматривалась в прошлое матери, в ее жизнь, возможно сравнивая ее с другими женщинами того же возраста.
— Ну, сначала я была слишком расстроена, слишком…
— Несчастна, — подсказала ей Оливия. — Этот человек, конечно, мой отец, но как он мог так подло поступить с тобой?
— Он не виноват, Олли. Просто он меня разлюбил. Такое случается.
— И тебя никогда не подмывало сказать ему обо мне?
— Конечно, подмывало, — призналась Маргарет. — Но ведь было ясно, что он не любит меня, что наш брак для него обуза. Я узнала, что беременна, когда он уже оставил меня. Возможно, мне следовало сообщить ему о твоем рождении…
— Нет-нет, ма. Ты приняла правильное решение, единственно правильное, — поспешила заверить ее дочь, накрыв руку матери своей и тепло улыбнувшись Маргарет. — Даже не сомневайся. Я знаю подруг, чьи родители сохранили свой брак только ради них. Должно быть, ужасно жить и не знать, застанешь ли дома обоих родителей, вернувшись из школы, или чувствовать, что от разрыва их удерживаешь только ты. Нет, пусть ты у меня одна, зато я никогда, никогда не сомневалась в том, что я любима и желанна.
В течение нескольких мгновений мать и дочь нежно смотрели друг на друга. А затем Оливия, лукаво подмигнув, напомнила:
— Но ты так и не ответила на мой первый вопрос.
— Я ведь уже говорила: сначала мне было не до того, а потом, когда ты подросла… По правде говоря, Олли, я никогда не могла найти времени для свиданий… А если уж быть честной до конца, то мне просто не встретился человек, ради которого стоило бы его искать.
