— Мы сейчас здесь объедимся и растолстеем еще больше, потом придем домой, у нас начнется депрессия, и мы будем жалеть, что зашли в этот ресторанчик, и...
— Да нет, я имею в виду, вообще, потом, глупая.
— Ну вот, — надулась она, — почему ты всегда возвращаешь меня обратно на землю?
— Не может же так продолжаться бесконечно. Посмотри на нас: мне шестнадцать, тебе семнадцать, а мы сидим босиком в ресторане перед тарелками с омаром, и больше в нашей жизни ничего не происходит.
— Понимаю. Мы должны что-то делать. Кем ты хочешь стать, когда вырастешь? Все еще собираешься стричь звезд?
Сам не зная почему, я вдруг ответил:
— Убегу в Нью-Йорк и стану писателем.
Натали серьезно на меня взглянула.
— Правильно! В твоей семье писатель — именно ты.
Я рассмеялся:
— Да ладно тебе! Какой из меня писатель? Я даже в колледже не учился.
— У тебя получится, — сказала Натали. По лицу ее я видел: она верит в свои слова и жалеет, что я сам этого не понимаю.
— Спасибо, — поблагодарил я.
— Знаешь, ты себя просто недооцениваешь.
Официантка принесла кока-колу, и мы начали пить ее просто так, без соломинок.
— Как это?
—Да ты же всегда был писателем. Сколько я тебя знаю, ты постоянно сидишь, уткнув острый нос в какую-нибудь тетрадь. Живешь в нашей семье и замечаешь каждую мелочь. А как здорово тебе удается передразнивать людей!
— Ничего у меня не выйдет Я ведь даже не пишу, так — царапаю в тетрадях всякую чепуху. Не знаю, что такое глагол, не умею печатать. И никогда ничего не читаю. Чтобы стать писателем, надо обязательно читать, например, Хемингуэя.
— Совершенно не обязательно читать Хемингуэя. Он обыкновенный толстый старый пьяный мужик, — возразила Натали. — А тебе всего лишь надо делать заметки. Как ты уже и делаешь.
— Ну, не знаю. Скорее всего я закончу просто проституткой мужского пола.
— Вряд ли, — рассмеялась Натали. — У тебя для этого слишком тощая задница.
— Да уж, правда! Мне бы твою!
— Если бы ты обладал моей задницей, то наверняка смог бы править миром.
— А ты? Чем ты хочешь заниматься, когда вырастешь?
— Может быть, стану психологом или певицей.
— Психолог или певица! Какие похожие занятия!
Заткнись, — остановила она, хлопнув меня по руке. — Мне можно делать два дела сразу. Если ты станешь писателем и воплотишься во множество своих героев, то почему же мне нельзя заниматься хотя бы двумя профессиями?
—Давай, Натали. В колледж Смит тебя наверняка примут. Еще спасибо скажут.
— Ну, не знаю. Не так-то просто туда поступить.
— Потому ты и должна все суметь.
— Ты тоже должен все суметь.
Натали наклонилась и поставила локти на стол.
— Тебе не кажется, что мы за чем-то гонимся? За чем-то значительным? Как бы сказать поточнее? Словно про это знаем только мы с тобой, и никто больше. И бежим, бежим, бежим...
— Да, — согласился я. — Это точно. Мы бегаем. Бегаем с ножницами.
Принесли омаров, и мы одновременно потянулись к одному и тому же морскому таракану.
— Они лежали вот здесь, а теперь их нет. Сука-горничная украла мои серьги.
— Ты уверена? — спросил я.
— Абсолютно, — ответила Натали.
В поисках серег она перевернула вверх дном всю комнату мотеля. Стащила с кровати простыни и комом швырнула на кресло; подушки с кресла сбросила на пол; телевизор передвинула, а все маленькие пачки мыла распечатала.
— Может, ты потеряла их где-нибудь в другом месте.
— Нет, — солидно заявила она. — Я оставила их прямо здесь, рядом с телефоном. Помню даже, как клала их сюда. — Она стукнула по столу рядом с телефоном.
— Ну и что же мы будем делать?
— Позвоним гребаному менеджеру и заставим вернуть.
От омара и жареной картошки мне было нехорошо.
Натали позвонила портье. Объяснила ситуацию и попросила соединить с менеджером. На линии появился новый голос, и она снова объяснила ситуацию. Потом закричала:
— Не теряла я их, козел! Оставила здесь! Рядом с телефоном! Мы с другом плавали на теплоходе, наблюдали за китами, а потом обедали в ресторане. А когда вернулись, в комнате оказалось убрано, а серьги пропали.
Позвоните горничной домой и скажите, чтобы вернула мои серьги!
Потом Натали долго слушала. Я наблюдал, как меняется выражение ее лица — от раздражения и гнева к полному спокойствию. Даже нога перестала выбивать на ковре какой-то странный судорожный ритм.
Натали положила трубку.
— Говорит, горничная не брала. Говорит, я сама их потеряла.
— Вот козел, — сказал я. — Ну и ладно.
— Ладно? — Она взглянула на меня, удивленно подняв брови. — Что значит ладно?
— Значит, плакали твои сережки. Херово, но такова жизнь.
Натали сложила руки на груди, отчего форма ее собралась под мышками в сборки.
— У тебя неправильное отношение к жизни, — назидательно произнесла она. — Слышал поговорку: «Если жизнь преподносит тебе лимоны, постарайся сделать из них лимонад»?
— О чем ты?
— Вот. — Натали наклонилась и взялась за край матраса. — Помоги-ка.
-Что?
— Помоги мне перевернуть их сраный матрас. Сейчас сделаем из негативной ситуации смешную.
Нам удалось без особых брызг сбросить матрас в бассейн перед окнами мотеля.
Телевизор, стул и оба торшера тоже вели себя хорошо и не брызгались.
— Эй ты, козел вонючий, — закричала Натали, повернувшись к главному офису, — я сделала, как ты велел, и поискала повсюду. Серьги не нашлись.
Когда менеджер мотеля открыл дверь, чтобы посмотреть, что означает весь этот крик, мы с Натали уже мчались в соленую прибрежную ночь. Я улыбался: она бежала впереди меня, и ее длинные волосы красиво развевались за спиной. Просто обычная продавщица из «Макдоналдса», в бегах.
В конце концов у тебя обязательно все получится
Когда мне исполнилось семнадцать, а Натали восемнадцать, мы с ней сняли квартирку в Саут Хэдли, штат Массачусетс. Натали поступила в общинный колледж Холиока, и мы поселились поближе к нему. Она вдохновила меня попробовать сдать экзамен за среднюю школу экстерном. Я попробовал и сдал. Это было совсем не трудно, поскольку вопросы были примерно такие: «Назовите по буквам слово «кот». Потом я тоже поступил в общинный колледж.
На медицинское отделение.
