Еще одно воспоминание: месяца за два до моего отъезда из Каменного Дома. Сидя на стуле у камина с белым котом на коленях, я внезапно почувствовал прилив ненависти и гнева. Я вовсе не уверен, что надо снова снимать дом. Нет денег! Маленькая квартира была бы лучше. Баки с мусором… невыносимо! Я чувствую отсюда их вонь. Сбежал ли белый кот в тот момент, когда вспыхнул этот гнев? Люди и животные могут уйти духовно до того, как ушли физически. Если бы только белый кот был сейчас рядом, прыгнул на стол и царапнул пишущую машинку.
Запись от начала апреля 1985. Флетч ходит с побитым видом, поджав хвост. Грустно скитается по комнате, отбегает от меня, уходит в подвал. Жалобные крики. Крик полусформировавшегося мутанта… увядающая надежда… крик этой умирающей надежды. Теперь Руски плачет в подвале. Как только я подхожу к нему, он плача, убегает. Мутант, который так и не воплотился, единственный из своего рода, маленький потерянный голос совсем ослаб.
Спускаюсь в подвал в поисках Руски. Ничего и никого, только зловоние смерти, влажный застоявшийся воздух, шкаф с оружием, пыльные мишени.
Ядерная зима… воющий ветер и снег. Старик в лачуге, возведенной из руин его дома, ежится под рваными одеялами, дырявыми пледами и грязными мешками с его кошками.
2 апреля 1985. Руски сидит на столе под северным окном. Я глажу его. Он пищит, прижимается ко мне и засыпает. Я чувствую его печальный, потерянный голос в своем горле, шевелящийся, больной. Когда ощущаешь такую скорбь, слезы струятся по твоему лицу, это всегда предзнаменование, предупреждение — впереди опасность.
1 мая 1985. Чувство глубокой печали — это всегда предупреждение, к которому надо прислушаться. Оно может предварять события, которые произойдут через недели, месяцы, даже годы. На этот раз прошел точно один месяц.
Вчера я дошел до дома на Девятнадцатой улице, депрессия и боль тормозили каждый шаг. Утром Руски не было дома.
Утро среды, 1 мая. Я получил от Руски отчаянный призыв о помощи, грустный, испуганный голос, который я впервые услышал месяц назад.
СОС СОС СОС.
И я знаю, где он. Я звоню в Общество Гуманности.
— Нет. У нас нет кошки, которую вы описали.
— Вы уверены?
— Подождите, я еще раз проверю… — (Крики испуганных животных).
— Ну да, у нас есть кошка, которую вы описываете.
— Сейчас приеду.
— Ну, сначала вам нужно заехать к городскому чиновнику с сертификатом о прививке против бешенства и заплатить десять долларов за то, что вы забираете кошку.
Все завершено за час с помощью Дэвида Оули. Мы приезжаем в приют. Это — лагерь смерти, полный горьких, отчаянных криков пропавших кошек, ждущих, когда их усыпят.
— Есть у нас тут один испуганный кот! — девушка проводит меня в «отстойник», как это тут называется. Застывший от страха, Руски сжимается на железной полке рядом с другой перепуганной кошкой. Девушка отпирает дверь. Я вхожу и ласково сажаю моего кота в коробку.
Нам приходится пятнадцать минут ждать дежурного офицера, прежде чем кота позволяют выпустить. Его нет на месте, когда я возвращаюсь с Руски в коробке. Молодой, белобрысый полицейский наглец, тощий, с хлипкими усиками. Даже не полицейский, если быть точным. Я спрашиваю его об обстоятельствах ареста Руски. Он не знает. Его напарник осуществил захват. Напарник сегодня выходной. Полицейская хмурость наползает на его костлявое лицо.
— Это незаконно разрешать вашей кошке свободно гулять. Кошки и собаки должны находиться в помещении хозяина и всегда в пределах словесной досягаемости. Таков закон'. (Закон, привычно нарушаемый в Лоуренсе любым человеком, у которого есть двор).
После семидесяти двух часов, проведенных в отстойнике, животных предлагают желающим. Животные знают. Животные всегда понимают смерть, когда видят ее. Выстави-ка лучшую лапу вперед. Это твой последний шанс, Котик.
Какой шанс был бы у Руски, взрослого, некастрированного кота, охваченного страхом? Просто испуганный кот.
— О, папа, я хочу этого! — мальчик указывает на Руски.
— Ну, мы бы не советовали… он не очень дружелюбный.
— Пожалуй, этого не будем, Панки.
Руски отчаянно мяукает им вслед.
Не могу согласиться, что кошке оказывают услугу, убивая ее… простите… я хотел сказать «усыпляя». Поищите простую альтернативу в отсталых странах, где нет Обществ Гуманности. В Танжере бродячие кошки предоставлены самим себе. Помню старую эксцентричную английскую даму в Танжере. Каждое утро она ходила на рыбный рынок, покупала мешок дешевой рыбы и обходила пустыри и другие места, где было много бродячих кошек. Я видел, как кошек тридцать собиралось, стоило ей появиться.
Да, почему бы и нет? Деньги, которые сейчас тратятся на заключение в клетки и убийство кошек, можно было бы потратить на настоящие приюты с раздачей пищи. Конечно, коты должны быть при этом кастрированы и привиты от бешенства.
Той ночью, впервые за три года, Руски прыгнул на мою кровать, мурлыча и ласкаясь, потерся об меня и уснул, благодаря за спасение.
На следующий день я позвонил в службу контроля за животными.
— Моего кота поймали и доставили в приют, и я хочу знать, при каких обстоятельствах это произошло.
— Обстоятельства таковы, что незаконно оставлять кота без присмотра.
— Нет, я имею в виду, каким образом это произошло?
Судя по всему, его поймали в ловушку на углу Девятнадцатой и Баркер, примерно в двухстах ярдах от моего участка. Возможно, его продержали в коробке-ловушке всю ночь. Неудивительно, что он был так перепуган.
Тогда я ничего не знал об этих ловушках. Не знал, что кошек могут забирать. Ближе. Еще ближе. Представить, вдруг я оказался бы в отъезде. Представить… Не хочу. Очень больно. Теперь все мои кошки носят ярлычок о прививке против бешенства.
Крик Руски, который я услышал внутри, был не просто сигналом бедствия. Это был печальный, жалобный голос пропащих душ, скорбь, приходящая, когда осознаешь, что ты — последний из своего рода. У такой скорби нет свидетелей. Свидетелей не осталось. Должно быть, это много раз случалось в прошлом. Случается и теперь. Виды в опасности. Не только те, которые существуют или существовали когда-то и вымерли, но все создания, которые могли бы существовать.
Надежда. Шанс. Шанс потерян. Надежда умирает. Крик, преследующий единственного, кто способен его услышать, но находящегося слишком далеко, чтобы слышать, болезненная, мучительная печаль. Это скорбь без свидетелей. 'Ты последний. Последний человек кричит'. Это древний крик. Немногие способны его услышать. Крик, причиняющий сильную боль. Был шанс, что свершится чудо. Шанс потерян. Неверный поворот. Неверное время. Слишком рано. Слишком поздно. Пробудить выдохшуюся магию — рисковать ужасной ценой поражения. Знать, что шанс потерян, потому что ты проиграл. Эта скорбь способна
