которые, как я понимаю, некогда сдавались. Тут мне приходит в голову, что наверху я еще не был. Я подхожу к лестнице и вспоминаю, что течет водопроводный кран. Быть может, надо проверить. Да, прокладка, которую я поставил, еще держится… (Он свой кран починил, а вы нет? Так или иначе, он старел.)… И вот вновь к лестнице, но тут мне приходит на ум, что сначала надо обследовать сад. В этот момент до меня доходит, что некая сила пытается помешать мне подняться наверх, и я решаю немедленно это сделать. Раздается стук в боковую дверь. Я спускаюсь по крутой деревянной лестнице и открываю. Там стоят три мальчика в старомодной одежде. Один из мальчиков выходит вперед и говорит:
— Пойдете со мной наверх, мистер? Другие двое стоят, обняв друг друга за плечи, хихикают и перешептываются.
— Я знаю все-все внизу, наверху, в подвале. Живу вон там. — Он жестом показал в сторону реки. — Скверный дом вы покупаете, мистер.
Я решил, что мальчишки помогут найти рабочих для отделки дома, и пригласил их войти. Они с хихиканьем поднялись за мной по деревянной лестнице в прихожую.
— Теперь мы идем наверх, мистер, — сказал мальчик, заговоривший первым. Другие двое остались в комнате, некогда служившей гостиной. Я начал подниматься по лестнице, мальчик позади. Казалось, дом стареет — как будто я шел сквозь фантомные годы и затасканные воспоминания…
(«Эти ступени… Они меня в могилу сведут…» — Старого сыщика ножом пронзает воспоминание: «Господи! Вспомнил! Комната 18 на верхнем этаже…») Мы уже стояли в пыльном коридоре, ведущем к трем комнатам, которые, очевидно, являлись частью большого чердака. Комнаты были разделены перегородками и перекрыты сверху. Над ними находились стропила и крыша дома.
— Вот комната 18.
На двери напротив лестничной площадки был грубо намалеван черной краской номер “18”. Дверь была заперта. Я вынес связку ключей, которую мне дал агент по продаже недвижимости. Мальчик взял ее у меня из рук и открыл дверь. Окно было заколочено досками, комната — сырая и затхлая. На штукатурке клочьями висели розовые обои. Там стояла медная кровать, ржавые пружины протыкали матрас; черный платяной шкаф с зеркалом, с умывальника у окна краны были сняты, наружу торчали проржавевшие трубы. Я стоял перед зеркалом, пытаясь представить себе жильца, который обитал здесь в давние времена. Мальчик подошел и встал рядом. Могло показаться, что от его прикосновения я вздрогнул, как будто отсутствующий жилец положил мне на плечо неторопливую холодную руку…
— Парень, который здесь жил, был такой. — Мальчик подбоченился одной рукой и, семеня ногами, подошел к умывальнику. Он проделал пантомиму тщательного причесывания. Отвернувшись от умывальника, он подошел к чулану. — Повесил себя здесь. — Он открыл дверь в чулан. Потолок до чулана не доходил. Подняв голову, я увидел стропила. Мальчик высунул язык и свесил голову набок. Подняв согнутую в локте руку, он хохотнул… (сдавленный смешок в темной комнате, помните?)
— А другие комнаты?
— Идемте, мистер. Я вам покажу. Знаю этот дом… изрядно гиблое место. Увидите.
Он повел меня за собой по коридору.
— Это комната 23. — “23” красной краской. На первый взгляд номер 23 почти ничем не отличался от номера 18… клочья обоев с красно-зелеными узорами, которые подействовали на меня отталкивающе, белая эмаль на остове кровати облупилась, обнажая ржавое железо. Стена над кроватью обуглилась, и за черные кроватные пружины зацепились остатки обгоревшего матраса…
— Человек, который здесь жить, много нить. — Мальчик показал жестом. — Принимать пилюля. — Он проглотил пригоршню фантомных пилюль. — Однажды ночью загореться матрас. Он просыпаться, все сгорело внизу вот досюда. — Мальчик провел рукой чуть ниже пояса. — Это, — он коснулся своих гениталий, — сгорело. Ноги такие. — Он жестом показал на почерневшие пружины.
— Он сразу умер?
Мальчик покачал головой.
— Три дня кричать. Крик, когда он сначала проснуться, — я слыхать его там, внизу. — Он жестом показал в сторону реки. Мы стояли перед третьей дверью… “16” сепией.
— А что случилось с шестнадцатым? Мальчик бесстрастно взглянул на меня.
— Не знаю, сейчас увидим.
Из комнаты до меня донеслись голоса и смех.
— Да ведь там кто-то есть.
— Мои друзья.
— Что они делают?
Мальчик пожал плечами.
— Кажется, развлекаются друг с другом.
Он открыл дверь. Комната 16, похоже, была в куда лучшем состоянии, чем две предыдущие: голубые обои со сценами морских сражений, на окне — выцветшие желтые занавески. Умывальник с краном забрызган свежей мочой. Я обернулся и посмотрел на кровать. Два мальчика целовались там нагишом на странный звериный манер, оскалив зубы. Казалось, они не подозревают о нашем присутствии. Перед третьей дверью один из мальчиков помочился. Я обернулся и посмотрел на сепиевую кровать. Нагой мальчик коснулся своих гениталий, оскалив зубы…
— Они ушли, мои друзья.
Развлекаются перед третьим мальчиком. Один мальчик уже взобрался на другого, стоящего на четвереньках. Мальчики превратились в собак и принялись скулить, эти звуки зашевелились у меня в глотке… (неторопливый холодный шепот, а слова некогда были моими…) Мальчик дернул меня за рубашку:
— Раздевайтесь, мистер, а то не успеем. Осталось мало времени.
Он повесил свою рубашку на зеркало шкафа. Сбросив башмаки, он спустил брюки и трусы.
— У-у-у-у, мистер. — Он жестом изобразил самолет, круто взмывающий вверх. Я следил за его движениями и стоял там нагишом, но кто был этот “я”? Худой мальчишка был похож на меня. Печальный юный образ выходит из фильма, источая свежую росу… мальчишка осязаем, я мог бы дотронуться — почти…
— Пойдете со мной дрочить в кино двадцатых годов?
скулеж, оскаленные зубы, разбрызганные капли… в комнате пузырьки оранжевого света… издалека я разглядел мальчишек… худой мальчишка был похож на меня… сперма на матрасе… мальчишеский ремень… я мог бы дотронуться…
— Вы почти добрались. Пойдете со мной в кино. У-у-у-у, мистер, пузырьки света!
голубые обои плещутся вокруг босых ног, на полу арахисовая скорлупа… издалека — мальчишеский ремень… худой мальчишка одевается и бежит вниз по лестнице… здесь очень холодно и всегда темнее… мальчишки бегут к утесу… один мальчишка оборачивается и машет рукой в сторону дома… мальчишка, которым я был, с поднятой рукой… он умел спускаться с утеса…
— Осторожно! Берегись!
без языка, без глотки гляжу на выступ, который сейчас рухнет… мальчишка падает… кустарник и трава брызжут на его лицо росой… подножие утеса, подвернув под себя ногу, — мальчишка, которым я был и больше никогда не буду, все дальше и дальше, пятнышко белизны, казалось, впитавшее остатки света гибнущей звезды, и вдруг я потерял его… очень далеко… там было холодно, ну, а теперь будет темнее… мальчишки удаляются, убегая все дальше… утес… мальчишка… пятнышко проворной белизны, похоже, показавшее всем прочим, как свет покинул гибнущую звезду… у подножия утеса я потерял его… мальчишка падает… кустарник и трава… роса издалека брызжет на мой фильм… свет покинул потемневшую звезду… высокий голубой утес… я потерял его давным-давно… там умиравшего… свет погас… мой фильм кончается…
«Мне нужно
