– Другое – некогда, – отрезал Илья. – Не читала – ничего страшного, потом почитаешь когда-нибудь. Там есть один чудесный эпизод, как раз для тебя, лучше некуда. Главное, партнер молчит. Можно бы вообще стул вместо него поставить, да это, кажется, не положено, – усмехнулся он. – У тебя тут случайно вступительный роман не завязался еще? Сможешь быстро найти какого-нибудь охламона, способного десять минут помолчать?
Пропустив мимо ушей слова о вступительном романе, Аля кивнула.
Партнер нашелся мгновенно – тот самый парень с гитарой; как выяснилось, его звали не Федор, а Родион. Он уже отыграл свой этюд, но, конечно, согласился выручить Алю.
– Вот что, Родя, – сказал Илья, – твоя задача проста как правда: будешь сидеть на стуле, молчать и ее любить. Понял?
– Понял, – хмыкнул Родион. – Прямо на стуле буду любить?
– Прямо на стуле будешь молчать. А ты, – он повернулся к Але, – будешь перед ним раздеваться.
– Как – раздеваться? – растерялась Аля. – Вот так просто молчать и раздеваться?
– Нет, будешь кое-что говорить, – улыбнулся Илья. – Будешь говорить то, что здесь написано. Но это неважно, понимаешь? Важно то, что не говорится. Ну, может быть, кое-что написано в ремарках…
Присев на корточки у стены холла, Аля вчитывалась в ремарки. «Голосом, полным силы, звона и веселья… Голой девической прекрасной рукой…» От волнения каждое слово запоминалось мгновенно, словно впечатывалось в память.
Илья присел рядом с нею и искоса поглядывал на ее лицо.
– Поняла, – наконец удовлетворенно произнес он. – Вижу, поняла, в чем дело. Ну вот и играй любовь. В чистом виде – когда уже неважно, что это за девушка и что она говорит.
– Но я… У меня никогда этого не было, ты понимаешь? – тихо произнесла Аля, в упор глядя на Илью.
Он поднял глаза и посмотрел на нее так же прямо и внимательно.
– Это неважно, – негромко ответил он. – Сейчас это неважно. Ты должна сыграть, и ты сможешь это сделать, потому что в тебе есть все, что для этого надо.
– Хорошо, – кивнула Аля, отводя глаза. – Я попробую.
Девушка Маруся, которую ей предстояло сыграть, действительно говорила в пьесе не много, и все какие-то глупости. При этом, согласно бабелевским ремаркам, она ходила по комнате, задергивала занавеску и снимала с себя то туфли, то юбку.
На третий тур Аля из суеверия надела то, в чем ей повезло на втором. Она взглянула на свои «сигаретки» с «молниями», на короткий пиджачок…
– Правильно, – перехватил ее взгляд Илья. – Этого мало. Мало на тебе надето, не хватит на целую сцену! Погоди-ка…
Он мгновенно расстегнул свою элегантную летнюю куртку из тонкой светло-серой ткани и стащил с себя черную майку с крошечным серым треугольником у ворота. Аля смотрела на его белые широкие плечи, на грудь, поросшую густыми волосами.
Илья надел куртку на голое тело, застегнулся и протянул Але свою майку.
– Надень-ка, – сказал он совершенно невозмутимо. – Под пиджачок надень, прямо на свой топик. А снимать ее будешь медленно, и снимешь как раз вот на этой реплике – вот здесь, видишь, где написано, что Маруся перекрыта с головой наполовину стянутым платьем. Напугаешь немножко комиссию, – усмехнулся он. – Пусть поволнуются, что ты перед ними сейчас совсем растелешишься. Очень будет эффектно!
– Спасибо, Илья… – сказала Аля. – Не представляю, что бы я делала, если бы не ты…
– Может, все было бы и к лучшему. – Илья посмотрел на нее внимательным, долгим взглядом. – Я просто сам себе удивляюсь: убеждаю тебя в одном, а помогаю – в прямо противоположном… Ладно, милая! – он тряхнул головой, словно отгоняя ненужные мысли. – Успеха тебе. А мне пора, а то ты меня прямо из студии выдернула, ребята ждут. Увидимся!
Илья помахал Але рукой, уже сбегая по лестнице. Она смотрела ему вслед, держа в руке его майку. От тонкой ткани, еще хранившей уверенное тепло его тела, исходил едва уловимый, нежный и холодноватый запах.
– Он тебе кто? – нарушил молчание Родион.
– Он? – Аля вздрогнула. – Да никто… Знакомый.
– Крутой мэн, – подытожил Родя. – Ладно, старушка, давай хоть прорепетируем разок. Так я не понял, мне чего – только молчать, как барану, да глазами тебя поедать, пока ты раздеваться будешь?
С Ильей она увиделась только через три дня.
Конечно, Аля позвонила ему, едва лишь объявили результаты третьего тура. Но это была суббота, и телефон в офисе молчал. А так хотелось рассказать ему, как удачно, в самую точку, он подобрал ей этюд!
Экзамен по пластике, состоявшийся после третьего тура, показался Але просто ерундой. Надо было ловить то мячик, то тросточку, которые неожиданно бросал тренер, прохаживающийся вдоль шеренги абитуриентов. Потом включили отрывок из «Фантома оперы» Уэббера и сказали: «Живите под музыку!» Это было увлекательно и тоже не слишком сложно. В общем-то надо было просто танцевать, вкладывая в танец то чувство, которое ясно слышалось в страстных звуках знакомой мелодии.
Аля даже успевала краем глаза наблюдать, какие невероятные движения выделывает Гарик Тосунян: что-то похожее на брэйк, но действительно наполненное жизнью, какими-то стремительными переживаниями…
Оставался последний тур – «конкурс», как все его почему-то называли.
