что она даже улыбнулась, хотя ей было совсем не до смеха.
– Так что не переживай, Люб, – заключила Кира. – Ничего у тебя с ним все равно не получилось бы. И вообще Федька для тебя, мне кажется, не человек, а волшебный образ.
И все-то они про нее знали, и все-то лезли к ней с утешениями! Ладно еще Сашка, но даже Кира, которая в любви понимает не больше, чем Люба в метафорах каких-нибудь!
От их дурацких утешений Люба так рассердилась, что даже про свою печаль по поводу Федькиной женитьбы отчасти забыла. Она отвернулась от милующихся молодоженов так резко, что толкнула Киру. Та, вместо того чтобы обидеться, сочувственно вздохнула и посторонилась, пропуская Любу с балкона в комнату.
Почти всю большую гостиную кузнецовской квартиры занимал свадебный стол. Вид у него был уже не праздничный, а утренний, бестолковый, да и гости уже разошлись. Кроме лучших друзей – они-то и стояли сейчас там, на балконе, любуясь поцелуями счастливой парочки.
Люба отыскала на столе более-менее чистый бокал и доверху налила в него водки из чудом не опустошенной, хотя и откупоренной бутылки.
«Все равно сейчас домой, – подумала она. – Вот и выпью, и усну как убитая».
Слова «как убитая», впрочем, и без водки характеризовали ее состояние наилучшим образом.
– Это не водка, а только вода, – услышала Люба.
Как раз в этот момент она поднесла бокал ко рту. От неожиданности рука у нее дрогнула, и водка пролилась в другую руку, которую она успела подставить горсточкой.
– Почему вода? – удивленно спросила Люба.
– Я налил в эту бутылку воду для себя, потому что, к моему сожалению, не могу пить водку.
Разъяснения давал тот самый мужчина с благородной внешностью, которого только что увела обольщать Александра. Самой Сашки в комнате уже не было, а он стоял напротив через стол и смотрел на Любу с той приятной учтивостью, которую она с первого взгляда отметила в нем. Говорил он с акцентом, значит, и в его иностранном происхождении она тоже не ошиблась.
– Я не мог пить водку из-за моей нездоровой почки, – снова объяснил он. – Но не хотел, чтобы все обратили на это внимание. Потому что у вас это считают ненормально, если я не пью, и все этим интересуются. Я правильно понял?
– Может быть, – пожала плечами Люба. – Но вам-то что? Пусть считают что хотят.
– Но мне просто не хотелось отвлекать на себя внимание во время свадьбы и вызывать… как это? Недоразумение?
Люба быстро лизнула свою ладонь. В самом деле вода. Надо же, какой деликатный гражданин.
– Никакого недоразумения, – успокоила его она. – И недоумения тоже никакого. Не берите в голову.
– Что это значит? – с интересом спросил он. – Не надо наливать в голову водку?
Любе стало смешно, и она улыбнулась. Очень уж он был трогательный с этим живым интересом ко всякой ерунде и с открытой доброжелательностью во взгляде.
– Это значит, что не надо обращать ни на кого внимания, – объяснила она.
– Меня зовут Бернхард Менцель, – сказал он.
Люба не поняла, что здесь имя, а что фамилия. Или, может, у него два имени? У иностранцев вроде бы принято. Но уточнять она не стала. Не все ли равно?
Поневоле пришлось представиться и самой.
– Меня – Люба Маланина, – сказала она.
– Люба – это означает любовь? – спросил он.
– Ничего это не означает, – отрезала Люба.
– А мне сказали, что есть русское имя, которое означает любовь.
– Есть такое имя, – вздохнула Люба. – Только… Ну, неважно. Любовь так любовь.
Не разъяснять же ему про Жаннетту с двумя «н» и двумя «т». Проще согласиться.
– Вы подруга жениха или невесты? – уточнил Бернхард Менцель.
Для него в отличие от Любы имели значение, похоже, все подробности без разбора.
– Жениха, – буркнула Люба.
– А я коллега господина Кузнецова. Не жениха, а его отца. Получилось какое-то недоразумение с моим отелем, и Илья пригласил меня жить сегодня у него и, может быть, завтра тоже. И поэтому я попал на свадьбу его сына.
Это было вполне в кузнецовском духе, зазвать к себе жить человека, проблемы которого лично к тебе не имеют никакого отношения, да еще зазвать в самый неподходящий момент, когда в доме и так все вверх дном.
– Я постараюсь найти для вас водку, – сказал Бернхард Менцель.
– Не надо, – вздохнула Люба.
– Но ведь вы хотели ее выпить.
– Не очень хотела. Так. Дурость накатила. Подумала, пока домой дойду, как раз опьянею и сразу засну.
– Вы живете рядом? – в очередной раз уточнил он. – И уже идете домой?
Вообще-то Люба терпеть не могла занудства, особенно в мужчинах. Но то, что звучало в голосе этого Бернхарда Менцеля, занудством почему-то не казалось, хотя вроде бы именно им и было. Наверное, все дело было в открытой доброжелательности, с которой он смотрел на нее и которую она заметила в нем сразу, как главное, что можно было в нем заметить.
– Да, – кивнула она.
– Вы разрешите мне вас проводить?
В его голосе и взгляде при этом вопросе мелькнула робость.
– Зачем? – удивилась Люба. – Я не заблужусь.
– Я слышал, в Москве опасно на улицах.
Люба невольно улыбнулась серьзности его тона.
– Во-первых, ничего особенного, – сказала она. – А во-вторых, если бы и опасно, так вы что, мастер боевых искусств?
– О нет! – Он улыбнулся. – Но все-таки мне кажется, что вдвоем пойти на улицу надежнее, чем одной. И к тому же Москва мне кажется утром очень красивая, и я хочу на нее смотреть.
– Ну пойдемте, раз так, – пожала плечами Люба. – Только Москву вы со мной не посмотрите, я в соседнем подъезде живу.
На душе у нее было так тошно, что лень было даже отбояриваться от постороннего и ненужного внимания.
– Вы точно не хотите водки? – уточнил напоследок Бернхард Менцель.
– Точно, – вздохнула Люба.
Все-таки он надоел ей своей дотошностью. Но куда теперь деваться? Пускай провожает.
Глава 8
– В этом доме есть эклектика. Я думаю, его строили не сразу до конца, а несколько раз.
– Вы архитектор? – без интереса спросила Люба.
– Я врач.
«Ну да, Федькиного отца коллега», – вспомнила она.
– Но я много занимался своим домом, – пояснил он.
– Строили?
– Это была реставрация.
«Во дворце, что ли, живет?» – подумала Люба.
Но расспрашивать не стала. Ей-то какая разница? К тому же они уже подошли к ее подъезду. Дом у них был угловой, к Царю и Кире надо было входить с Малой Бронной, а к Любе и Сашке со Спиридоньевского переулка.
– Спасибо, что проводили, – сказала она, взявшись за ручку подъездной двери. – Мне сюда.
– Вы уже пришли домой?
Он расстроился так неподдельно, что это тронуло даже Любу.
«Никто и не заметил, что я ушла, не то чтобы расстроиться, – подумала она. – А у этого, смотри ты,
