как сталь. Первый раз в жизни вижу такое сочетание. Говорю же, феномен.
– А папа говорит, что стержень характера не зависит от самого характера, – сказала Алиция.
– Твой папа известный парадоксалист. Ладно, дорогая, раз эта стальная девочка собирается вставать, пойду суп разогрею.
Прежде чем Нора успела возразить, Ольга вышла из комнаты.
– Я только книжку возьму, – сказала Алиция, открывая один из книжных шкафов. – Не буду тебе мешать.
Алиция и сразу показалась Норе красавицей, а теперь, разглядев ее получше, она поняла, что таких раскрасивых красавиц просто никогда в жизни не видала.
Волосы у Алиции были белые, как снег, и вились шелковыми кудрями. А глаза были похожи на листья и касались своими уголками самых висков. И были эти глаза зелеными, тоже как листья весение.
«Она артистка, наверное, – подумала Нора. – Кем же ей еще быть? Такую красоту все должны видеть».
– Ты спи, если хочешь, – сказала Алиция.
– Я уже выспалась, – улыбнулась Нора.
– Ну да, ты спала как в балете.
Алиция тоже улыбнулась. Улыбка сделала ее лицо совсем уж ослепительным.
– Почему как в балете? – удивилась Нора.
– Потому что ты была как Спящая красавица! – засмеялась Алиция. – Мы даже испугались – подумали, ты в летаргию впала. Но Кирилл сказал, что просто твой ослабленный организм защищается от слишком сильного потрясения чем-то вроде анабиоза. Это так загадочно! – Глаза ее сверкнули. – Иногда я жалею, что не стала врачом.
– А кем ты стала? – спросила Нора.
Легкость, которую она чувствовала в этом доме, с обеими этими женщинами, была так же очевидна для нее, как и необъяснима.
Все здесь было для нее ново. Все должно было для нее быть не просто чужим, а чуждым. Но ни чужим, ни чуждым, ни хотя бы непонятным ничто здесь для нее не было.
– Пока что я стала женой, – ответила Алиция. – Скоро стану мамашкой. А там посмотрим. Если Андрюшка будет меня слишком активно на руках носить, то я, может, разленюсь и вообще никем не стану. А если не разленюсь, то окончу физтех, несмотря ни на что.
То, что красавица Алиция не только не артистка, но физик или даже техник, было, конечно, очень удивительно. Но Нора ничему уже не удивлялась.
Она чувствовала себя как рыба, которая была выброшена из воды и вдруг опять в воде оказалась. Некоторое время, конечно, будет эта рыба судорожно дергать жабрами, не понимая, где она и что с ней, а потом поплывет себе, будто так и надо. Да так оно ведь ей, рыбе, и надо.
– А можно я умоюсь? Ну, и все вообще…
Нора села, спустила ноги на пол. Пол весь состоял из маленьких деревянных дощечек золотисто- коричневого цвета; никогда она таких не видела. Голова еще кружилась, но это было уже неважно. Появилось у нее внутри равновесие, и так ясно она его ощущала, что ей казалось даже, если пойдет сейчас сама, то и не упадет, несмотря даже на головокружение.
– Туалет в конце коридора, – сказала Алиция. – И ванная рядом. Давай я тебя провожу.
Несмотря на Норины возражения, она довела ее до туалета и ванной.
– Только не запирайся, ты слабая пока, – напомнила она, когда Нора уже вошла в ванную. – Никто не войдет, мы одни.
Над умывальником висело большое зеркало в тонкой металлической раме. Наверное, оно было очень старое: поверхность его была волнистой, и отражение в такой поверхности колебалось, как в воде.
Нора и смотрела в это зеркало, как в живую воду. Жизнь ее, как озеро в берега, вошла в тонкое обрамление.
Ничего в ее жизни не переменилось. Но счастье – не печальное и пронзительное, как в ту ночь, когда она читала про кавалера де Грие, а простое и ясное счастье, – заполнило ее доверху, до самых краев всего ее существа.
Никогда еще она не чувствовала такого полного, такого совершенного совпадения с собственным счастьем.
Часть II
Глава 1
Люба ехала по кружевной дороге.
Кружев, конечно, никаких на дороге не было, а вот деревья вдоль нее стояли высокие, старые, и тени от их переплетенных веток ложились на асфальт длинным прозрачным узором.
По этому узору Люба и ехала на велосипеде.
Велосипед был замечательный – горный, швейцарский. Бернхард подарил его Любе на двадцатипятилетие. Правда, через неделю после ее юбилея он и себе купил точно такой же, но ведь ему очень хотелось кататься вместе с женой по шварцвальдским дорогам, и поэтому, когда он спросил, не обижается ли Люба, что подарок таким образом нивелируется, она ответила, что не обижается ничуть.
За три немецких года не было в ее жизни ни одного события, которое могло бы считаться обидным.
Люба ехала и посмеивалась. Только что она встретила на дороге грибников, которые вышли из леса прямо к своей машине, оставленной у обочины. Грибы сейчас, в сентябре, все разом проснулись в лесу. Когда Люба там оказывалась, ей казалось, что из-под каждого палого листа доносится тихий шорох – гриб раздвигает сухие сосновые иглы и выкарабкивается из-под земли.
Завидев едущую на велосипеде Любу, грибники бросились ее останавливать – якобы для того, чтобы посоветоваться, не ядовиты ли собранные ими грибы. На самом же деле они, конечно, хотели задобрить ее, чтобы не сообщила куда следует, что они собирают грибы без разрешения.
Когда она только приехала в Германию, ее удивляли такие вещи. Что грибы нельзя собирать где угодно, например. Это казалось ей странным. Не то чтобы теперь это стало казаться ей таким уж разумным – она просто перестала обращать на это внимание. Такой здесь строй жизни, такие обыкновения, что толку удивляться?
Но настучать на грибников в полицию – это ей, конечно, и в голову бы не пришло; зря они волновались. Кстати, среди десятка подосиновиков и боровиков, которые они собрали, попались два желчных, о чем Люба им сразу же и сообщила. Так что пусть радуются: она спасла им хоть и не жизнь – желчными-то грибами не отравишься, потому что, попади они в рот, сразу их выплюнешь, – но все-таки приятный ужин.
– О, как вы сразу их отличили! – нервно восхитился мужчина, который и вынес корзинку свежесобранных грибов из леса прямо на проезжающую Любу.
– Не многие знают виды грибов так точно! – фальшиво улыбнулась его спутница.
– У нас все знают, – усмехнулась Люба.
– У вас – это где? – спросила женщина.
– В России.
– Вы живете в России? – обрадовался грибник.
Наверное, подумал, что Люба, возможно, прямо сегодня вернется на родину и не успеет сообщить куда следует о его страшном преступлении.
– Теперь я живу в Германии. – Люба отвесила ему самую обворожительную из имевшихся у нее в запасе улыбок. За три года она целую коллекцию их собрала, на все случаи жизни. – Здесь, неподалеку. В Берггартене.
Грибник от этих ее слов прямо в лице переменился. Что Люба может оказаться хозяйкой Берггартена, ему, пожалуй, и в голову не пришло. Но ведь и русская прислуга может доложить хозяевам, что в окрестностях их поместья промышляют незаконной грибной охотой.
– Позвольте я подарю вам маленький сувенир от моей фирмы! – воскликнул он.
Дама тут же метнулась к машине и принесла ярко-розовый пакет, от которого за версту несло туалетной водой.
– Благодарю вас. – Еще улыбка! – Но мой муж предпочитает, чтобы я пользовалась духами «Герлен».
