извините за банальность.
Во всяком случае, русский Париж в самом деле был необширен, большинство его обитателей были знакомы, время от времени встречались в Соборе на рю Дарю.
Но появление Феликса почему-то поразило Марию.
– Нина тоже здесь, – зачем-то сообщила она. – И Жан-Люк. Мы вчера все вместе отмечали Рождество.
– Да? – неопределенно проговорил Феликс.
Вообще же он не слишком интересовался обитателями квартиры. Кроме разве что комода – вот ему-то он уделял внимание как живому существу, это было очень заметно. Сейчас он протирал его бархатной тряпочкой, и вид у него при этом был такой сосредоточенный, с каким разве что отец мог бы умывать новорожденного ребенка.
– Я предлагала Феликсу позавтракать, но он отказался, – сказала Кира Алексеевна. – И напрасно. Маша подтвердит, у нас приготовлено к Рождеству много вкусностей.
– Спасибо, я не голоден.
Феликс наконец оторвался от своего всепоглощающего занятия и взглянул на старушку. Взгляд у него был совершенно потусторонний.
«Он занят только этим комодом и не может сосредоточиться на нас», – неожиданно догадалась Мария.
Ей стало смешно, и она улыбнулась.
– Мы не будем вам мешать, Феликс, – сказала она. – Пойдемте в комнату, Кира Алексеевна.
– Здесь надо будет угол подклеить. – Феликс прикоснулся к поверхности комода. – Но вот отсюда, изнутри, пластинку придется для этого вырезать, иначе рисунок дерева не совпадет. Это бидермейер, но, похоже, не австрийский, а скандинавский. Так я вырежу?
Хотя Кира Алексеевна и говорила всегда, что для сна ей необходимы старческие четыре часа, но, видно, сегодня она все же не выспалась. Она смотрела на руки Феликса и, не отвечая, покачивала белой, как постаревший одуванчик, головой.
Руки Феликса – большие, с длинными и широкими пальцами – замерли на поверхности комода, как на клавишах рояля. Казалось, они ожидают ответа, его руки.
– Делайте все, что считаете нужным, – сказала Мария. – Я думаю, вы лучше нас во всем разберетесь.
Она отвела старушку в комнату, усадила на диван.
– Я, Машенька, все же не рассчитала свои силы, – пробормотала Кира Алексеевна. – Лучше бы мне подремать… Когда, он сказал, закончит работу?
– Феликс ничего об этом не сказал. – Мария сняла плед со спинки кресла. – Давайте я помогу вам прилечь, Кира Алексеевна? Не беспокойтесь, я все выясню. Вы договорились об оплате?
– Да-да, – кивнула старушка. – Но он сказал, что аванс не нужен, и я заплачу, когда все будет готово. Узнай, пожалуйста, когда это будет… Извини, я обременила тебя…
Силы оставили ее как-то разом, будто воздух вышел из надувного шарика. И уснула она мгновенно, в ту самую минуту, как ее голова коснулась думочки, лежащей на диване.
Мария укрыла старушку пледом и вышла из комнаты.
– Феликс, может быть, вы выпьете хотя бы кофе? – спросила она, входя в кухню.
Вряд ли он услышал ее вопрос. Он сидел на корточках перед комодом и что-то сосредоточенно разглядывал на фасаде нижнего ящика. Потом резко распрямился и сказал:
– Придется с собой забрать. Его лаком надо покрыть, а старушка запаха не выдержит.
Все-таки обращал он, значит, внимание на не относящиеся непосредственно к комоду явления. Вот, на старушкино удобство хотя бы.
– Вам нужно помочь? – спросила Мария.
Он посмотрел с недоумением. Впрочем, оно сразу же сменилось в его глазах другим каким-то выражением.
– Нет, не нужно, – с этим непонятным выражением, но уже не в глазах только, а и в голосе тоже, ответил он.
– Вас что-то удивляет? – проговорила Мария.
Когда он вот так смотрел, так внимательно и непонятно, она чувствовала какую-то странную робость перед ним. Но причина собственной робости была совершенно необъяснима для нее.
– Да. – Он наконец улыбнулся.
– Но что же?
– То, что вы предлагаете мне помощь.
– Но это же естественно!
– Ничего не естественно. Вы нежная женщина – и предлагаете помочь мне перенести комод.
– Да, правда! – засмеялась Мария. – Конечно же, это смешно.
Только теперь она поняла, как комично прозвучал ее вопрос. Здесь, в тесной кухоньке, она стояла почти вплотную к Феликсу, и было видно, что ее макушка едва достает ему до плеча.
Она подняла глаза. В его встречном взгляде было что-то вроде радости. До сих пор ей казалось, что способность радоваться, во всяком случае, сколько-нибудь открыто, ему совсем не присуща.
Впрочем, до сих пор – это ведь означало всего одну встречу с ним. И почему он вдруг назвал ее нежной женщиной? Это было как-то необычно, никто ее так не называл.
– Я за Полем схожу. Он поможет комод вынести, – сказал Феликс.
– Вы на машине? – спросила Мария.
– Да.
Пока Феликс ходил за консьержем, пока вместе с ним выносил комод из кухни на лестницу, Мария собирала свои вещи.
Она заглянула в спальню – может, надо разбудить Нину и мальчика? Но те спали так сладко, что Мария не стала этого делать.
Она услышала, как захлопнулась дверь. Стало тихо. Из-за кромешной тишины, воцарившейся в маленькой квартирке, ей стало грустно и захотелось поскорее уйти тоже. Кстати, она вспомнила, что так и не выяснила, когда будет готов комод, а ведь обещала Кире Алексеевне.
Феликса она увидела уже на бульваре. Он садился в машину, которая показалась Марии допотопной. Впрочем, была она, как видно, вместительной: массивного комода не было заметно, значит, он полностью уместился в багажник.
– Феликс, подождите! – окликнула Мария. – Ведь я не узнала, скоро ли вы сможете закончить эту работу. Дело в том, – добавила она, подходя к нему и словно бы оправдываясь за свое неуместное любопытство, – что Кира Алексеевна нуждается в деньгах, потому и продает этот комод, и ей, конечно, хотелось бы поскорее.
– Через три дня привезу, – сказал он. – Как только лак высохнет. – И спросил неожиданно: – Я отвезу вас домой?
– Но совсем не обязательно, – смутилась Мария. Она терпеть не могла обременять кого-либо собою. – Я вызову такси.
– Незачем. Я живу в трех улицах от вас. Садитесь.
В машине пахло крепким горьковатым табаком и почему-то металлом. Это странное сочетание показалось Марии приятным.
– Я инструменты здесь держу, потому металлом пахнет, – сказал Феликс.
Он ответил на вопрос, который она не успела задать. Мария еще при первой встрече заметила, что он каким-то удивительным образом знает, о чем она хотела бы спросить. Впрочем, почему же удивительным образом? Просто она слишком незамысловата, по-видимому, вот и нетрудно догадаться.
Машина ехала по бульвару Батиньоль. Утренний послерождественский Париж был пустынен и странен. Мария поняла вдруг, что впервые в жизни едет по городу в такое утро.
– Это совсем ново для меня, – сказала она.
И сразу спохватилась, что говорит не вполне ясно. В этой просторной старой машине, в горьковатом ее нутре, в обществе этого непонятного мужчины она чувствовала себя как в одиночестве. Это было самое
